грибов, нанизанных на прутья, падали редкие капли воды, издавая недовольное шипение, когда достигали раскаленных боков русской печи. Иногда эти капли, недолетая до самой печи, встречались в воздухе с вылетающими искрами. И тогда искры гасли в полете, досадно шипя и превращаясь в черные капли пепла.
Несколько грибов Он порезал и бросил в кастрюлю. Потом бережно вытряхнул листья и землю из корзины в таз с водой, аккуратно похлопывая по плетеным ее бокам, как похлопывает любящий отец сына своего, укачивая на руках. Корзинку Он повесил на большой гвоздь, торчавший в углу на стене почти под самым потолком, еще раз стряхнул легонько ладонью только ему одному видимый сор. Вынес таз с грязной водой на улицу и вылил его за порог. В неосвещенных сенях послышался жестяной звук, затем неторопливые шаги, и в свете лампы и печи показался «старик». Когда дверь в сени закрылась, раздался скрежет скользящего по лавке таза и звонкий удар железа об эту лавку. Таз не удержался на боку, на котором его оставил «старик» и с грохотом упал. «Старик» обернулся, постоял в нерешительности, хотел вернуться в сени, но передумал. Вместо этого он подошел к старенькому ведру с отбитыми боками, на которых проглядывала ржавчина, налил из него воды в кастрюлю с грибами. Затем взял тряпку, некогда бывшую рубахой, но от старости расползшейся в дыры и лоскуты, отодвинул заслонку и поставил в уже догорающую гущу углей кастрюлю. Угли хрустнули под ее дном, немного поостаронились и сверкнули внутренним угасающим огоньком.
За окном уже давно опустились сумерки раннего осеннего вечера. По стеклам застучал невидимый мелкий дождь. И хотя, находясь в доме у теплой печки, было не понять, какой это дождь, душа ощущала его колкость и промозглую холодность. Оттого печка стала еще родней, укутывая своим теплом одинокого немолодого человека.
Паучок оставил свою паутину, пролез сквозь щель в окне вовнутрь дома, по ниточке-паутинке спустился на подоконник и забился в темный угол, отдаваясь той томной дреме, которая окутывает почти всех обитателей леса поздней осенью.
«Старик» сидел, опершись на руки за столом и смотрел куда-то в темноту, которая притаилась в дальнем углу комнаты. Он так часто сидел, смотря невидящими глазами и мыслями улетая в «старый» для Него мир, который остался в Его прошлом, но который Он не мог разглядеть, как ни напрягал свои глаза и память. Все представлялось в густом тумане. И, казалось, и голоса были слышны, и были они знакомы и родны, и мелькали силуэты разных людей, от которых тоже веяло теплотой родства, но ни один образ, ни один звук так и не выплыл из белой пелены и не стал сколько-нибудь четким и разгаданным. Но Он чувствовал, что это не просто фантазия, не просто сны наяву, – это в жизни Его было! И оттого сидел Он вот так часто, вглядываясь в этот ненавистный туман, пытаясь мысленно разогнать его, смахнуть с манящей картинки, чтобы придать ей цвета и красок.
Сколько времени он так просидел, Он не знал. Он никогда не замечал проходящего в такие моменты, времени.
За