с крыши и тоже склонился над помощником отца. – Неужто так стукнулся, что и впрямь помер? Он дышит?
– Откуда мне знать? – Шенер тоже растерялся. Подойти и проверить, жив или мертв спаситель брата, он не решался. Если жив – вскоре очухается, а если мертв, то это уже забота других людей – насассаларов[48]. К мертвецу правоверным прикасаться категорически запрещалось. – Что скажем отцу?
– Скажем, что напился отцовского вина, – быстро нашелся Явуз, – помнишь, как пьяный Хатис расшибся, упав с дерева.
Шенер с осуждением посмотрел на брата.
– От него не пахнет вином, как от Хатиса. Значит, он спас тебя, а ты за это будешь чернить его имя?
Лицо старшего скривилось в презрительной гримасе.
– Ты слышал, что сказал этот чужестранец? Бог накажет того, кто обманывает родителей.
– Но бог наказал не меня, а его, – заметил не по годам ушлый младший брат.
Заслышав тихий стон, вместе братья оттащили несчастного за ноги вглубь двора, в тень. Шенер принес в ковше воды и, опустившись на колени рядом с Давидом, уже смело осмотрел его голову. На затылке волосы были перепачканы кровью и землей. Полив прежде себе на руки, Шенер плеснул раненому в лицо. Давид застонал при этом уже громче, но глаз по-прежнему не открыл.
– Что тут происходит?! – услышали дети за спиной знакомый голос. – Где ваш отец?
Сорванцы повскакали на ноги и застыли, потупив глаза, словно женщине было известно о том, что здесь случилось.
На женщине была нарядная кофта, широкая цветастая юбка поверх простых холщовых шаровар, множество украшений на груди, кистях и лодыжках. Она с беспокойством смотрела на лежащего без памяти красивого молодого парня.
– Кто это? – строго спросила у детей.
– Новый работник отца, – пожал плечами Шенер.
– Его Давидом зовут, он иноверец… – словно оправдываясь, прибавил Явуз и тут же был одернут братом.
Немного поразмыслив, женщина решительно отбросила концы накидки назад и присела рядом с Давидом.
– Слава богам, как он хорош, – прошептала она тихо, для себя. Затем, состроив недовольное лицо, оглянулась на детей и приказала. – Принесите побольше воды и тряпку какую-нибудь, только чистую!
Дети быстро все исполнили. Омыв руки и прочитав при этом наскоро молитву, женщина осторожно приподняла голову Давида, промыла рану и бережно перевязала голову. Рана, к счастью, оказалась неглубокой. Женщина все это проделала, не отрывая глаз от побелевшего прекрасного лица юноши. Ее суровую маску в какой-то миг осветила проскользнувшая улыбка – в момент, когда беспокойно задрожали ресницы раненого и губы силились что-то прошептать.
– Надо приподнять ему голову. Принесите еще тряпок!
Дети опять спешно скрылись в доме. Женщина между тем огляделась по сторонам и вдруг, склонившись над Давидом, коснулась губами его губ. В следующее мгновение, позабыв об осторожности, она прильнула в самом страстном поцелуе.
Давид вздрогнул и открыл глаза, которые