колкости. А по децибелам верхней отметки и вообще достиг лишь перед самой финишной прямой, достаточно плавно перетёкшей в плоскость любовных отношений, тоже ровных и несуетных, однако с завуалированными под страсть мстительными пощипываниями-покусываниями и выворачиваниями-переворачиваниями.
Потом, уже отвезя Натку на работу, в Подмосковье, однако не особенно далеко, Мозгун попытался припомнить, с чего началась ссора. И вспомнил. Не сразу, правда. Мумией его Натка обозвала. Другой и внимания не обратил бы. Тем более – с перебинтованной, как у него, головой. А Мозгуна слово это задело, и неожиданно сильно. Мумией его мать называла, когда хотела выразить недовольство раздражающей её по какой-то причине сдержанностью сына, не способного, как она полагала, ни обрадоваться бурно, ни возмутиться чем-либо ярко и однозначно.
А сама? Да он в неё и пошёл. Только требовала и требовала. А когда был повод похвалить за что-либо, так даже терялась, прятала встревоженный взгляд и не находила слов. И она с таким усердием культивировала в нём чувство вины, что добилась стопроцентного в том успеха. И оно, это чувство, сожрало бы Мозгуна, не будь своевременно локализовано им и куда-то задвинуто, да так далеко, что стало со временем чужим и ненужным, как хлам на чердаке, забытый прежними жильцами.
Однако как хлам лежит и давит на стропила, так и это, локализованное и задвинутое, порой словно бы пережимало что-то живое и дающее возможность жить беспроблемно и радостно.
Испанец, Пушкин и Шепель сидели в ресторане и поедали телятину, шпигованную крабами, филе форели под соусом «Шампань» и запечённых сомиков, фаршированных грибочками.
– Кончать надо ш Чишом, – мрачно проговорил Шепель. – Шрочно. Не шегодня так жавтра доштавит он нам неприятноштей.
– Не печалься печалями, которые будут. Достаточно тех, которые есть, – успокоил Пушкин, смакуя во рту кусочек форели. – Сколько уж дней прошло, и где они со своими неприятностями?
Шепель постарался придать лицу максимум значительности (вышла, правда, голимая свирепость).
– Ушли в глухую оборону, но в любую минуту могут нанешти удар. Им терять нечего. Ешли идти на штурм, мы дешятки людей положим.
– А мы им нанесём удар пониже мобилы, – вдруг сказал Испанец и загадочно улыбнулся.
– О чём ты?
– Предоставим им информацию о том, где находится Мозгун. Усёк? Они сунутся освобождать его из плена, а там будет засада.
– Жашада?
– Да.
– У тебя ешть Можгун? – удивился Шепель.
– Нет, у тебя есть этот, как его…
– Колобок.
– Через твоего Колобка дадим им знать, что Мозгун находится там-то и там-то, а сами подготовим местечко. Они проведут разведку, убедятся, что охрана минимальная, человечек один, в крайнем случае – два. А когда сунутся, мы их покрошим.
– Надо, чтобы всей шоблой полезли, – сказал Пушкин.
– Не бзди с Трезором на границе, Чис на такое дело пойдёт собственной персоной, – заверил