и выбросив записку, Элис включила кофемашину и насыпала в миску овсяных хлопьев. Залила их молоком и села за стол, чтобы позавтракать. Не считая мерного гудения кофемашины, Элис окружала непривычная тишина. Она вдруг поняла, что впервые за долгое время завтракает в одиночестве, без Альберта и суетливой спешки, ставшей постоянной спутницей ее утра. Элис налила себе кофе и отхлебнула из своей любимой чашки, получая удовольствие от каждой секунды, которую она посвятила самой себе.
Доев хлопья, Элис поставила посуду в раковину и залила ее водой. Она решила последовать совету Альберта и не стала мыть посуду. В конце концов, мир не рухнет и не развалится на части, если она на один день забудет о делах по дому и притворится, что ей снова двадцать, она свободна и не обременена тяжелым грузом в лице скучающего мужа и монотонной рутины. Напевая себе под нос, Элис поднялась в ванную, распустила волосы, слегка припудрила лицо и накрасила губы красной помадой. В тот день она почему-то была уверена, что губы стоит накрасить, и непременно красной помадой.
Элис не ошиблась. В тот день она снова встретила господина Р.
Они встретились не в поезде, следовавшем в центр города, как рассчитывала Элис, обходя полупустые вагоны, и не в булочной, куда она забежала за кофе и миндальным круассаном, соблазнившись аппетитным запахом свежей выпечки. Пройдя мимо площади с величественным собором святого Стефана, от вида которого у Элис всякий раз захватывало дух, она быстрым шагом засеменила к Хофбургу[12], направляясь в сторону Альбертины. Элис не могла вспомнить, когда в последний раз была в музее – она давно не выбиралась в город, не считая скучных корпоративов, на которые Альберт всегда брал ее с собой.
Ей пришлось отстоять длинную очередь, но Элис словно не замечала суеты толпившихся туристов, пришедших посмотреть на гравюры Дюрера[13], пробиравшего насквозь холода и пасмурного серого неба, от которого веяло унынием. В воздухе витал запах свободы и опьяняющей неизвестности, и Элис жадно дышала, не переставая улыбаться, сама не понимая, чему она так радуется.
Через полчаса она уже бродила по музею, с трудом протискиваясь сквозь толпу, образовавшую собой плотный лабиринт с препятствиями. В зале было темно и тихо, не считая шелеста перешептываний. Мягкий полумрак освещали лампы, голубоватым сиянием подсвечивая картины и карандашные наброски. Элис бродила по залу, внимательно всматриваясь в каждую работу и восхищаясь тем, сколько живой страсти было в картинах Дюрера. Ей казалось, что она ощущает трепетную нежность, с которой Адам смотрит на Еву, мечтая сойти с гравюры и овладеть ею посреди зала. Она на секунду остановилась у «Рук молящегося», предсказуемо собравших вокруг себя толпу зрителей, и с нетерпением пересекла зал, желая подойти к одиноко висевшему эскизу. На нем была изображена обнаженная женщина: она повернулась к зрителю спиной, прижав голову к плечу и подняв руку, словно хотела сорвать со штыря шаль, которую она прижимала к груди другой