мысль. – Видишь ли, смерть, как все в мире, тоже требует времени. Где бы ты ни умер, как бы ты ни умер – хоть от пули, хоть от топора, хоть от инфаркта с инсультом, – покойником сразу не станешь. Сердце остановилось, а мозг еще живет… недолго, минуту-две, но живет. Потом, когда нарушается кровообращение…
– Ты мне лекцию не читай, – буркнул Скиф. – Насчет смерти я – эксперт… Шесть лет учили, кого и как убивать.
Хорошо учили, подумал Джамаль, вспомнив о позавчерашнем побоище. Вероятно, лишь один телгани на миллион не потерял бы сознания при виде такой груды трупов и луж крови… Этот один из миллиона и становился Наблюдателем.
Он покачал головой и произнес:
– Ну, если не вдаваться в подробности, смерть освобождает в моей голове некий ментальный механизм. Как курок у ружья… Бах! – и выстрел! В этот миг я способен аккумулировать энергию – любую, до которой дотянусь. Тепло, свет солнца, электричество… Ты ведь знаешь, что энергии вокруг – океан? – Скиф молча кивнул; лицо его казалось бледным и напряженным. – Так вот, я могу собрать ее, сконцентрировать в момент смерти и превратиться в луч – в такой же, как лучи этих звезд. – Джамаль вскинул глаза вверх, к черному бархатному амм-хамматскому небу, где сияли тысячи разноцветных огоньков. – Я стану лучом, – повторил он, – и продолжу свой путь, чтобы родиться на другой планете, в другом обличье и прожить другую жизнь… Ну, об этом ты уже знаешь; я рассказывал.
– Каким же лучом ты становишься? – произнес Скиф после долгой паузы, провожая взглядом улетающие вверх искры. – Рыжим, как пламя костра, золотым, как солнце, или зеленым, словно древесный лист? Синим, голубым, красным или желтым? Или серебристым, как диск Зилура? – Он вытянул руку к восходившей на востоке второй луне.
– Не знаю, – ответил Джамаль, – не знаю, дорогой; став лучом, я ведь не живу и не вижу себя со стороны. Но мне нравятся оттенки красного, и хочется думать, что в полете мой луч сверкает, словно алый рубин, брошенный в ночную тьму…
С точки зрения Ри Варрата, телгского Наблюдателя, Земля и другие варварские миры, несмотря на все их достоинства и разнообразие, походили в одном: их небеса казались ему мертвыми.
Нет, разумеется, эти небеса были великолепны, особенно по ночам – усыпанные яркими звездами, украшенные разноцветными лунами, в росчерках магических письмен пылающих созвездий и газовых облаков, затянутые черным бархатом вековечного мрака… Но красота эта оставалась неживой; провалы темноты значительно превосходили размерами сияющие искорки света. Да и чем фактически являлись эти светлячки? При ближайшем рассмотрении – мертвой материей, гигантскими шарами раскаленной плазмы, ядерной топкой Вселенной, столь же неодушевленной, как разделявшая их пустота.
Лишь мысли людей могли оживить небо: их представления о том, что происходит в далеких мирах, воспоминания о виденном воочию или в записях памятных машин, их уверенность, что они не одиноки во Вселенной – уверенность, основой которой служило знание. Не гипотезы и предположения, как на Земле, а