за поддержкой в сторону своего друга, который при этом иронично скривил губы, – вот не хочу, а скажу что-нибудь такое, за что потом стыдно становится.
– Это ничего, – смягчился Историк, растроганный её искренностью, и уселся на прежнее место. – Главное, что ты можешь, дитя, вовремя остановиться. Нельзя людей обижать, небезопасно это: ведь их обида на тебя перейдёт, обязательно перейдёт. Потом только хуже будет. Так что, лучше перетерпеть и смолчать и тогда тому, кто тебя обидел, стыдно станет.
Маня недоверчиво покачала головой. – А вот и нет, а вот и не станет. Меня вот Лиза Протасова сколько раз обижала, и я всё молчала и молчала. А ей стыдно никогда не становилось и жила она себе припеваючи.
– Это тебе только так кажется. Плохие дела и дурные мысли счастья человеку никогда не принесут, попомнишь моё слово, – серьёзно взглянул он на девочку, – даже если это Лиза Протасова.
Маня только вздохнула и, чтобы не портить себе удовольствие от еды неприятными воспоминаниями, поспешила перевести разговор на другую тему:
– Вы лучше расскажите, господин Свениций, что у вас здесь произошло, мы ведь почти ничего об этом не знаем, – попросила она.
– Да что тут рассказывать, – тяжело вздохнул Свениций и громко высморкался. – Стыдобище одно… Повязали нас всех в один прекрасный, вернее, несчастный день, – начал рассказывать он, – как детей малых. Появились они будто ниоткуда, в один момент. Одни возникли прямо из-под земли: ведь, оказывается, под нами – огромное количество прорытых туннелей и они полезли оттуда, как армия чёрных кротов. Другие, как тучи свирепых оводов, слетели с неба. А мы – как заколдованные – ничего сделать не можем, ни спрятаться, ни убежать, а о сопротивлении вообще речи не было: всех в один момент похватали и под землю к себе потащили, – поёжился он, воскрешая в памяти страшные события. – Там у них, оказывается, даже не город, а целый подземный мир находится. Располагается он в нескольких уровнях. Наверху живут так называемые аристократы. Потом – те, кто их обслуживает. Ещё ниже – поля и фермы. На них работают рабы – то есть, мы.
– Этого не может быть! – горячо прервала его Маня. – Как могут люди согласиться стать рабами! Гимли, например, ни за что бы никогда не согласился. Я его знаю, если бы его даже хотели убить, он бы всё равно не согласился, – продолжала возмущаться она, – ни за что бы, не согласился!
– Э, девочка, – горько улыбнулся Свениций. – Да кто его стал бы спрашивать? И убивать его никто бы не стал, какой в этом смысл? Зачем нерационально расходовать рабочую силу?
– То есть как? – недоумённо взглянула на Историка девочка.
– А вот так, – с горечью ответил Свениций и закрыл лицо руками. – Ведь там с нами не церемонятся, – высморкавшись, и взяв себя в руки, продолжил он. – Порядок среди населения они поддерживают с помощью оружия, которое мы называли Луч боли, оно испускает такие лучи, от которых человек чувствует нестерпимый жар. Поверьте, это очень больно, не дай вам бог на себе это испытать. Я испытал…
– Высокочастотные