вершин показались черепичные крыши старого городского центра. Грандиозную панораму довершали две вертикали – острый шпиль Мюнстера и башенки Петропавловской церкви. По крышам ударило и разбилось утреннее солнце. Андреас увидел эту панораму почти как впервые и ощутил смешанное чувство стыда и гордости одновременно. Стыда – потому, что раньше он не обращал внимания на то, что для других, как видно, есть идеальное воплощение идеальной красоты. И гордости – потому, что эта красота в какой-то степени принадлежала и ему тоже.
Состав нырнул под холодную крышу вокзала. По громкой связи уточнили, что выход следует производить с правой стороны. Теперь можно положиться на привычный автоматизм движений: выйти из поезда на перрон, пройти по коридору, образованному справа и слева теми, кто терпеливо ждет своей очереди на посадку, вдохнуть запах креозота, прислушаться к мелодичным объявлением ближайших отправлений, пойти по наклонной рампе в подземный переход, увертываясь от тяжелых чемоданов на колесиках, взвизгивающих на рифленом бетоне, миновать киоски с прессой, сэндвичами и королевскими кренделями, затем мимо главного информационного табло свернуть направо в галерею имени Святого Кристоффеля, деревянный облик которого, потрескавшийся и потемневший, украшает одну из искусно подсвеченных каменных стен – это все, что осталось от древних городских укреплений.
Недалеко от фигуры Святого, как всегда немного растерянно, стоит создание неопределенного возраста, со спутанными волосами и когда-то даже миловидным лицом. Рюкзак за плечами, сумка на колесах, набитая тряпками, торчащими в разные стороны. Она всегда подходит и, глядя прямо в глаза, произносит на чистейшем бернском диалекте: «Маешь грошик»? Когда Андреасу некогда, он пробегает мимо, но совесть его за это не мучает, потому что завтра в это же время она опять будет там, и послезавтра, и всегда у нее будет к нему один и тот же вопрос. И если не сегодня, то завтра или послезавтра Андреас остановится и высыплет ей в протянутую, жесткую, как камень, руку, пригоршню лишней мелочи, а ее глаза так навсегда и останутся безжизненно серыми!
Из модных бутиков гремит музыка, открылся новый вьетнамский ресторан, магазин волшебных пищевых добавок объявил распродажу продуктов с добавлением пророщенного проса. Перед входом в него стоит еще один завсегдатай вокзала: огромного роста чернокожий человек, почти задевающий головой потолок и в любое время года завернутый в национальные цвета: кепка с козырьком, футболка, еще одна футболка с капюшоном, куртка, штаны, еще одна куртка, повязанная на поясе вроде фартука, кроссовки и даже носки – все они исключительно красного цвета с вкраплениями белых крестов. Он только что купил упаковку баночного пива «Вильгельм Телль» и что-то громко на непонятном языке объясняет деревянному святому Кристоффелю, размахивая большими руками.
Андреас улыбается, он любит этих городских оригиналов.