удивил своих друзей, но твой чудаковатый – нет, мудаковатый – поступок не выходит за рамки. У каждого свой бзик, давай, кропай дальше, мы будем тебя хвалить – не жди, что слишком сильно, ровно столько, чтоб не обидеть. Откроем секрет: мы все, знаешь ли, писали понемногу… это пройдёт.
Но дело добром не кончается, процесс становится неуправляемым. И вот уж распечатку держит некто малознакомый, а вслед за ним – вообще чёрт знает, кто. Любопытно, какие мысли приходят им в головы? Возможно, им мерещится, что опус сей исторгнут лысым толстяком в бейсболке и солнцезащитных очках, тогда как на деле распечатку настучал осклизлыми щупальцами фантастический спрут, который укрылся в тайном месте и тихо радуется, что ловко водит за нос несведущую публику.
Тренке не мог отрешиться от подозрений, что сам он может отразиться в чьем-нибудь воображении подобным спрутом.
Вирус продолжал:
«Эйфорическая форма детерриторизации тела не может не быть актуальной в своих чудесных лучезарных следствиях. Это, если будет позволительно так выразиться, есть истинные перипетии в поле сексуальности… Когда ты плывёшь сквозь леска прямоугольных апельсинных растений, ты начинаешь понимать, что тишина – это не то, откуда убраны все шумы…»
Дойдя до этой фразы, Виктор окончательно раскис. Он сломался аккурат на «лесках» и дальше читал исключительно по инерции. Тексту Шехерезада служил фоном его личный, викторовский текст, ночами выстраданный, с которым были связаны большие надежды¦Виктору было отчаянно жаль своих абзацев и пробелов – их покрывала невозможная, непобедимая ахинея, они едва виднелись на периферии экрана. Он сидел неподвижно, утратив надежду и волю. Статья была почти готова, её оставалось только набить и отправить по назначанию; внутренний голос обнадёживал Виктора, нашёптывал ему, что на сей раз он добьётся задуманного. Его соображения оценят по достоинству, и тем самым сменится их форма: написанное перейдёт из электронного небытия в увесистый том – настоящую книгу, каких теперь остались единицы. И если бы не подштанники…
«Имя… вызывающее в сознании радиальную геометрию по краям льдов… На всех перекрёстках Лос-Анжелеса распевает кукушка электронных часов: такова пуританская обсессия. Отсюда – выражающее симпатию растягивание челюсти (улыбка, что ли? – подумал Тренке), отсюда – интроекция Божественной юрисдикции в повседневную дисциплину. Повсюду – оргия сервиса и товаров… заходы солнца – это гигантские радуги, которые по целому часу стоят в небе (за портвейном, не иначе). Подземная минеральность равнин одевает здесь поверхность в кристаллическую растительность…»
Тут Виктору пришла в голову сумасшедшая мысль: не всегда же были компьютеры! С чего он, собственно говоря, расстроился? Ну-ка, поищем… Он покопался в ящике стола, нашарил ручку с подсохшей пастой, придвинул к себе лист бумаги. Как же