Алексей Смирнов

Обиженный полтергейст (сборник)


Скачать книгу

хохочет не потому, что ему смешно, а потому, что по недоумию наделяет себя божественными атрибутами.

      Повисло молчание. Репортер давно перестал записывать и сидел, подперев голову ладонью.

      – Да, необычно это все, – признал он в итоге. – Не ожидал. Вы и сами, выходит, бог. Хорошо. Тогда ответьте: если вы настолько тонко все понимаете, то почему у вас такие идиотские шутки? Вам, получается, подавай натуральные божественные чудеса, но рукотворную кнопку на стуле вы презираете – зачем же кладете?

      Клоун впервые за все интервью приосанился и вроде как оживился.

      – Я ждал, когда вы спросите. Мы приближаемся к парадоксу дзена, – он воздел смешно забинтованный палец. – Мои шутки ничуть не забавны, и смеяться над ними нет никакой причины – это ли не повод для смеха? Я собираю аншлаги… И знаете, что?

      – Что?

      – Вы все это время сидели на торте.

      Интервьюер вскочил. Глянув под себя, он открыл, что и вправду раздавил маленький кремовый торт.

      Клоун стал хохотать. Глаза у него выпучились, лицо побагровело. Полетела слюна, заплескали руки, затопотали слоновьи ножищи.

      Репортер устремился прочь.

      – Мудак, блядь, – бормотал он на ходу.

© май 2013

      Уроборос

      Сила Саныч клонировал маму.

      Маминой волей было сожжение; Сила Саныч не перечил, когда долгими вечерами выслушивал маму: он собирался воспользоваться пеплом в смысле животворения. Пепел развеяли над рекой, это была вторая мамина воля. Сила Саныч не отчаивался: у него были мамины ногти. Пепла он не жалел, потому что ему объяснили: ничего не получится, пепел есть пепел, а ветер – ветер, и пепел к ветру, воля вольному. Ногти остригли перед сожжением, они слегка отросли за двое суток ожидания.

      Маму выращивали не то восемь, не то десять месяцев.

      Потом ее выдали Силе Санычу из белой комнаты, со словами: вот, мама.

      Сила Саныч осторожно взял подноготную маму в руки. Она была сорока девяти сантиметров в длину. Мама ничем не напоминала пятидесятилетнего Силу Саныча, зато была его вылитой копией во младенчестве, когда новорожденного Силу Саныча выдали маме.

      Мама плакала, но больше спала.

      Сила Саныч понимал, что ее придется выкармливать, но ему все казалось, что нельзя так просто, как обыкновенное дитя; мама заслуживает большего, а вот чего именно – этого он никак не мог сообразить; ему рисовались какие-то грандиозные, сложные вещи, которые будет уместно и правильно проделывать над мамой. Ведь у него имелось к ней особенное отношение, определенное к выражению.

      Со временем, когда наступила пора дать прикорм, он стал кормить ее мамой.

      Сила Саныч, вырастив маму, замкнул некий цикл; кольцеобразность поступка пришлась ему по душе, и он постановил множить прочие кольца, наводняя циклами окружающий мир. Кольца снились ему, как химику Кекуле, увидевшему во сне бензол. Змей, закусивший собственный хвост, снился ему тоже.