тысячи. Выбор вполне в духе моего зятя. Наверняка он обедает здесь каждый полдень, на «ты» со всеми официантами, балагурит с секретаршами об их сопляках и помогает соскрести защитный слой с лотерейных карточек. В углу при входе – табачная стойка, дальше большой зал с просиженными диванчиками, пластиковыми стульями, блестящий кафель на полу и на облицовке террасы, меню в картинках с нарисованными хот-догами и сэндвичами – для тех клиентов, у которых не хватает мозгов, чтобы прочесть «хот-дог» или «сэндвич».
Я пришел раньше времени.
Большой плоский экран, подвешенный высоко на стене, транслировал круглосуточный канал новостей. Звук был приглушен до минимума. Клиенты за стойкой все же поглядывали одним глазом в телевизор и выхватывали проплывающие новости: «Доходы предприятий: 7 % служащим и 36 % акционерам. Прогноз: три миллиона безработных к концу года».
Я вынужден признать, что, если я найду работу в такой момент, мне крупно повезет.
Грегори заставлял себя ждать. Не уверен, что для этого были объективные причины, я вполне допускал, что он нарочно слегка задержался, чтобы продемонстрировать мне собственную значимость.
За соседним столиком два парня в костюмах, по виду служащие страховых контор вроде моего зятя, допивали кофе.
– Да нет же, уверяю тебя, – говорил один из них, – это здорово! Называется «На улице». Ты бомж. Цель игры – выжить.
– А не вернуться в общество? – спросил другой.
– Кончай свои шуточки! Ну вот: нужно выжить. У тебя три обязательные переменные. Ну, три такие штуки, от которых никуда не денешься! Ты можешь только менять их степень. Это холод, голод и алкоголизм.
– Прикольно! – заметил второй.
– Еще как прикольно, слово даю, мы оторвались по полной! Бросаешь кости, но тут есть своя стратегия! Ты можешь выиграть талон на бесплатный обед, несколько ночей в ночлежке, место у метро на решетке с подогревом (их получить трудней всего!), картонки на случай, если холодно, доступ в вокзальные туалеты, чтобы умыться… Нет, честно говорю, это тебе не фунт изюму!
– А против кого играешь? – спросил второй.
Тот и на секунду не замялся:
– Да за себя играешь, старик! В этом-то и вся фишка.
Появился Грегори. Пожал руку тем двум парням (я был недалек от истины). Для них это послужило сигналом к отбытию. Грегори устроился напротив меня.
На нем серо-стальной костюм и одна из тех пастельных рубашек, которые с неизбежностью напоминают цвет кухонных стен: светло-голубые, бледно-сиреневые. Сегодня он красуется в палево-желтой с бежевым галстуком.
Когда я покинул фирму «Берко», у меня было четыре костюма и целая куча галстуков. Я обожал одеваться. Николь дразнила меня «старым пижоном», потому что одежды у меня было чуть ли не больше, чем у нее. Я был единственным папой, которому можно было спокойно дарить на День отца галстуки, не смущаясь тем, что то же самое дарилось и в прошлом году. Единственные галстуки, которые я никогда не носил, были подарены Матильдой – со