повысила голос Анфиса. – Это? Какое же это курабье? Что я – курабье не знаю?
– А что же это, как не курабье? – не сдавалась продавщица. – Вон и этикетка на нем – написано «курабье»!
– Мало ли, что этикетка! – не унималась Анфиса. – Этикетку можно какую хочешь прилепить, а только это никак не курабье! Если хочешь знать, это венское печенье!
Антонина молчала, с тоской глядя на грязноватый прилавок. Сухое печенье было навалено на нем неаппетитной кучей, да еще и ползали по нему неторопливые осенние мухи. В конце концов она взяла завалявшуюся в углу шоколадку и полкило кускового сахару.
Анфиса Павловна долго препиралась с продавщицей, наконец выбрала все же печенье и велела взвесить карамелек в ярких обертках.
– Хоть фантики красивые, – ворчала она.
Зато хлеб был свежий, еще теплый.
– Они его из пекарни привозят, тут недалеко, – сказала Анфиса, – ай да ладно, хлеб такой с маслом да с вареньем – и ничего больше не надо!
Тоня хотела неодобрительно скривить губы – дескать, от хлеба толстеют, но поймала себя на мысли, что тоже ужасно хочется хлеба с вареньем. И чай чтобы горячий, крепкий, сладкий… Что-то она тут разъелась, на свежем воздухе.
Обратно шли медленно, Анфиса все время отставала.
– Я тут постоянно живу, – пыхтя, рассказывала она, – летом-то все тут, а осенью и зимой только по выходным приезжают. Ну, ясное дело, друзья, компании разные у них, потом уборки – ужас! Все бы ничего, хозяин вообще ни во что не вмешивается, хозяйка не вредная, только она, понимаешь, подвинута на здоровом образе жизни. Сама худая, как спица от велосипеда, ничего не ест, пьет только воду, и то какую-то специальную, при виде сладкого прямо трястись начинает. И ну мне выговаривать! Еще тоже взяла моду – подробно перечисляет, что с моими внутренностями делается, когда я конфеты ем!
– Да ей-то какое дело до ваших внутренностей! – не выдержала Тоня.
– Вот и я о том же! – подхватила Анфиса. – Но, сама понимаешь, с хозяевами спорить, что против ветра плевать – все на меня же и попадет. Думала я даже уволиться, да больно место хорошее. Всю неделю-то я одна в пустом доме. Приберусь, да и делаю что хочу. И платят прилично, грех от такого места отказываться. Так-то, на буднях, здесь почти никого нет, но ты не бойся, пока соседи вокруг есть.
– Да не боюсь я, у меня собака, – ответила Антонина.
– Рик? Хороший пес, серьезный, не пустолай какой-нибудь, – согласилась Анфиса. – Когда Самохины уезжали, Татьяна, жена-то самого, уж очень Володьку просила – не оставьте, говорит, собаку, проследите, чтобы с Риком все в порядке было, чтоб накормлен и все прочее. А он, вишь, слинял, тебя нанял…
– Он сказал – на две недели. Мать, говорит, заболела, надо съездить… – неизвестно зачем объяснила Антонина.
– Ну не знаю… – Анфиса поджала губы, – что-то не слыхала я, что у него мать жива. Один, говорил, как перст, никого нету. А после говорил: денег ему оставили прилично – дескать, живите, за домом смотрите, пока мы не объявимся. Да только я скажу,