стать независимой, стать «реальностью особого рода». Началом пути была для меня вычислительная машина, которая, например, имитирует эволюцию жизни, а концом пути – независимая от внешнего мира система, которая включает в себя «искусственный мир» и его «искусственных жителей». Одним словом, речь шла о преобразовании «имитации» в «созидание», подражания в сотворение, потому что это один из лейтмотивов всей книги.
Только при написании книги мне вдруг пришла в голову гораздо более мощная концепция «Космоса как Технологии», поэтому я высказал её только в отступлении и немедленно отверг. Это было критическим моментом для «новой идеи». Она казалась мне настолько невероятной, что не заслуживала более тщательного изучения. И я никогда не возвращался к ней в небеллетристических книгах.
Но годы спустя я перенёс идею на литературную почву. Но этот перенос имел для неё необычно искажающие последствия. Литература говорит не о «голых возможностях», а о конкретных, хотя и вымышленных фактах. Поэтому я не хотел представлять мою мысль, противоречащую всей совокупности естественно-научных выводов, как туманный проект для неопределённого будущего. Я хотел представить не «голую возможность», а определённое, конкретное настоящее. Поэтому я взял учёного в качестве главного действующего лица и вложил в его уста доклад о «Новой Космогонии» как отчёт об истории научной гипотезы, возведённой на трон в соответствующей науке. Однако суть гипотезы не могла быть прогнозом в виде предположения, что какие-нибудь разумные существа в будущем захватят бразды правления Космогонией. Поэтому вначале я представил, что согласно новой космогонии Вселенная УЖЕ подверглась полной трансформации и что наука обнаружила это положение вещей (достоверность распознавания, однако, иронично ставится под сомнение в конце текста). Поэтому главной задачей стала интерпретация Космоса как преднамеренного творения («Id fecit Universum, cui prodest»[15]) и тем самым объяснение, ДЛЯ ЧЕГО – по воле Высших Инженеров – должны служить важнейшие свойства, которые они дали Космосу. А именно, какое важное значение имеет необратимо текущее время, для чего служит разбегание туманностей, почему наивысшей достижимой скоростью является скорость света, и last but not least: как объяснить тот факт, что мы не можем обнаружить в Космосе ни «Цивилизации-Инженеров», ни последствия их деятельности. Переименование видимого звёздного Космоса в намеренно изменённый объект облегчилось для меня тем реальным обстоятельством, что критерии различения Искусственного и Естественного (созданного силами Разума или силами Природы) не являются неизменными, потому что они, собственно говоря, зависят от инструментальных возможностей распознающего. Здравый рассудок, который внушает, что можно без затруднений отличить продукты Природы от продуктов цивилизации, ошибается. Различия между «механизмом» и «организмом» не являются технологически непреодолимым препятствием, они относятся к временной, очень ранней, прямо-таки