повторяющихся парах соответствий, даже в рамках одной определенной функции. Перевод частиц всегда может преподнести сюрприз, в том смысле, что, даже когда функция уже определена и известен обычно употребляющийся при переводе данной частицы в данной функции эквивалент(-ы), в конкретном контексте может оказаться более предпочтительным новый, ‘нетривиальный’ эквивалент. Подобная зыбкость, отсутствие чего-то раз и навсегда данного, обусловленное, кстати, еще и иногда встречающимся перекрещиванием функций и возникновением дополнительных смыслов, – все это подводит к мысли о том, что в основе серьезного подхода к переводу частиц должно лежать представление о процессе перевода как об акте двуязычной коммуникации, в котором происходит творческое, но не произвольное, а обусловленное реальными закономерностями, сопоставление двух языковых систем в конкретной ситуации общения.
Процесс перевода отличается от одноязычной коммуникации удвоением текстов и участников. Вместо одного отправителя и одного получателя текста мы сначала имеем отправителя и его исходный текст (ИТ), который воспринимается и декодируется переводчиком как получателем; затем переводчик выступает уже как автор и отправитель нового текста, который он кодирует для нового получателя, принадлежащего к культурно-языковой среде, отличающейся от той, в которой был создан ИТ. Таким образом, с точки зрения переводчика весь процесс делится на два этапа – декодирование или расшифровка ИТ и кодирование или создание переводного текста (ПТ). Принципиальным для нас моментом является факт наличия между этими двумя этапами так называемого смыслового представления ИТ (ср. semantic representation Р. Белла). Речь идет о ментальном образе ИТ в голове переводчика, включающем представление об описываемой в некоем отрезке текста ситуации, ее отдельных аспектах и связях между ее элементами, а также обо всех прагматических смыслах, заложенных отправителем в этот отрезок текста, например, его положительном или отрицательном отношении к происходящему. Большое значение, которое имеет этот ментальный образ для всего процесса перевода, отмечалось, в частности, сторонниками деконструктивизма (Ж. Деррида), для которых важен тот короткий момент, когда мысль уже выведена из формальной конструкции одного языка, но еще не заключена в ‘прокрустово ложе’ формальной конструкции другого. Какой практический смысл может иметь это, вроде бы, абстрактное наблюдение? Он – в том, что многие переводческие буквализмы (лексические, структурные, прагматические) на самом деле происходят из-за попыток напрямую связать ПТ с ИТ, минуя этот ментальный образ. В этих попытках, как нам кажется, просматривается определенный парадокс, заложенный в теории закономерных соответствий Я. И. Рецкера. При той большой практической пользе, которую несет в себе установление регулярных соответствий между единицами двух языков (ведь именно благодаря этому стало возможным составлять словари), в самом этом действии заложена концептуально неверная