дугой плечами и сомкнутыми руками, скованный внутренней тревогой, сомнением и необычной, обреченной решительностью.
Все – в строгих профессорских костюмах, торжественно украшенных крохотными, золотисто-розовыми в отсветах рассвета кружками грейе13, лишь у Валы на плечи накинут ее любимый походный кожаный плащ, все, кроме Зиры – с поблескивающими металлом эфесами рапир и шпаг, убранных в практически одинаковые ножны, закрепленные на скрытых за пиджаками крепких поясах. Все – так неуловимо изменившиеся, словно помеченные прикосновением какой-то неведомой силы, общего тайного намерения и рокового знания. Все – такие молодые для него и такие старые для них самих. Все еще вместе. Все еще с ним.
Что ж день настал.
Он отрывает от них наполненный призывом и печалью взгляд.
День заката и рассвета. День конца и начала. День, когда они решат судьбу собственного мира, они – неизвестные известные. День, подготовленный долгими ночами, предреченный кровавыми днями восстаний, заревом городских пожаров и безжалостной войной, начертанный сумраком Темных арков. День, который воспоют в веках. День падения последнего короля. День падения последнего королевства. День гибели Мирана.
Сегодня они оставят споры и дискуссии, лекции и книги, отставят такие привычные, дарящие безопасность и уют комнаты и аудитории, оставят учеников и учителей, стены родного университета, оставят магию и науку. Сегодня они бок о бок отправятся в главное путешествие своей жизни…
Отправятся туда, откуда ни одни из них не уже надеется вернуться назад.
2. Время конца и начала
1
Рассвет. Такой же как вчера и вместе с тем совершенно иной. Разлив яркого алого на темно-синем тонким ручейком леденящей тело и мысли прохлады раннего утра проникает в просторную комнату через щель едва приоткрытой створки изящного арочного окна. Внутри – приятное послевкусие завершенности, грядущего обновления, желанного облегчения после тяжелой, выполненной работы и чуждое, такое новое похмелье усталости, приправленное ядом растревоженной совести и запахом скорби еще не осознанных потерь. Снаружи – улицы, кварталы, площади Мирана, пока милосердно завернутые, укрытые, погруженные в фиолетово-серый сумрак неведения и клубящийся туман незнания, скрывающего, и каждый из них, гадая, думает об этом, многочисленные тела жертв прошлого дня.
Стены – дерево, умбра и вино, холсты в старых, золоченых рамах, переливающиеся мазки застывшего во времени масла, редкие пейзажи и неброские натюрморты; грузные, плотные, вязкие складки портьер, нежные воланы опавших, прозрачных тюлей, лакированный паркет пола с истоптанным то тут то там беловато-серыми следами ног красновато-охристым полотном ковра, дорогая мебель: мягкие кресла и диваны, обитые приятно гладкой на ощупь, упругой тканью цвета разбавленного молоком крепкого, черного чая.
Мрачные тени в пустых углах.
Тесный круг. Мерцающее