был до глубины души оскорблен двойным предательством, тем более для него неожиданным, что сам он был просто не способен на подобное и, как следствие, не ожидал такого от окружающих. Промучившись без сна полночи, он поднялся и вышел из дома. Когда я услышал легкий стук в окно, каким мы с Оле обычно звали друг друга, я, сладко спавший и начисто забывший о произошедшем, нехотя разлепил веки и, чертыхаясь, вышел на крыльцо.
Чего тебе, Оле, в такое время? Что-то случилось?
Случилось. Пойдем.
Куда? не понял я спросонья.
Со мной. На Птичью Скалу.
Зачем?
Там поймешь.
Только тут я воскресил в памяти события прошедшего дня и, как свойственно всем трусам, заволновался:
Да я это, Оле… Мне, в общем, дед не велел туда ходить.
Да? осклабился тот. – А все остальное он тебе велел?
Нет, но… Да послушай, чего ты хочешь?
Узнаешь. Пойдем! Или ты мастак только за спиной гадить, а сейчас трусишь?
Этого я уже не мог стерпеть. Обвинение в трусости я должен был опровергнуть сею же секунду, тем более что оно попало в точку.
Хорошо, сейчас обуюсь, сказал я обреченно и с грустью посмотрел на чернеющий на фоне серого неба массив Птичьей Скалы, зловещей угрозой нависший вдруг над моею судьбой.
Я слышал прибой – характерные звуки накатывающихся на берег волн, которые ни с чем невозможно спутать. Даже не открывая глаз, я мог себе представить, как хлопья крупной, чуть желтоватой пены цепляются за торчащие из песка камни, в то время как принесшая их вода откатывается назад, в море, чтобы через несколько секунд повторить свою атаку на непокорную дюну.
Кто-то приподнял мне голову и влил в мои пересохшие губы глоток воды. Прохладная жидкость привела меня в чувство, но открывать глаза все равно не хотелось – ощущение неги и приятной расслабленности было столь сильно, что я предпочел бы всю жизнь пролежать так, наслаждаясь легким головокружением и шумом прибоя. Однако продолжать нежиться и прикидываться полумертвым было бы неприлично – тот, кто поил меня водой, наверняка ждал, когда я очнусь, а может даже и переживал за меня. Усовестившись, я открыл-таки глаза и сел.
Был вечер. Северное солнце почти уже окончило свой сегодняшний путь по безоблачному небу и готовилось принять ванну где-то за горизонтом. Пред моим взором раскинулось кажущееся отсюда безбрежным суровое Северное море, в это время года бывающее и ласковым. До берега, впрочем, было не так уж и близко – несколько сотен метров, а это значило, что слух мой просто обманул меня, приблизив звуки прибоя. Далеко-далеко в волнах, покачиваясь, медленно продвигалась вдоль побережья рыбацкая шхуна, возвращаясь с поздним уловом; воздух, наполнявший мои легкие, был удивительно свеж и напоен ароматом неизвестной мне доселе травы, а криков необузданных, суетливых чаек почему-то вовсе не было слышно – птицы примолкли и не мешали мне приходить в себя, проявляя необычные для них чудеса вежливости.
Я сидел на траве,