сапожки, кому-то крикливо прикажет выбросить из кармана GPS. Кому он нужен, этот GPS, если он, вожак, крылом покажет нам, куда лететь.
Для начала отрепетируем: он крылом взмахивает, а мы за ним. Не хватает только музыки, но она у меня уже звучит в ушах. Адажио Альбинони в исполнении Сопрано Турецкого. Девушки в розовом идут одна за другой и поют. Оркестр аккомпанирует. Под эту музыку мы и воспарим: мы будем лететь красивым темно-серым клином, если смотреть на нас сугубо снизу. Вы никогда такого не видали? Если же смотреть на нас вполне себе сбоку и в то же время снизу, то мы розово-серые, когда исчезаем в голубой безоблачной дали. Или совсем розовые, если мы дружно, строем летим на фоне сероватого наползающего заката. Потом уже мы не видны совсем. Мигрирующий народ, как пишут о нас в рекламе документального фильма о нас же. Нас уже не видно, но мы сами еще различаем отдельные очертания прежнего места, илистые солоноватые берега приморского пруда (этанга, как говорят французы, или лимана, как говорят на Украине) в Палавасе, Гранд-Мотте или Карноне. Вожак делает прощальный круг, и мы за ним повторяем его. Повторенье – мать ученья. Мы не забудем эти места. Птицы помнят очень долго, мы же на редкость умные существа.
Но иногда бывает и так, и даже часто бывает так, вот послушайте. Две-три цапли фламинго остаются на всю зиму, покинутые своей стаей. Стае надо лететь в Африку, чтобы весной вернуться сюда, а слабые или больные фламинго пусть борются здесь за свое выживание в одиночестве, если у них это получится. Такие одиночные птицы поникшими клювами утыкаются в ил. Становится непонятно, живы они или отошли в мир иной, чтобы не обременять проблемами собратьев. Это своего рода евгеника, но, конечно, не столь жестокая, как в Третьем рейхе. Но вообще в животном и тем более в птичьем мире все не так подло, или я ошибаюсь?
Человека, который робко напросился к нам в микроавтобус, звали Игорь Хавкин. Мы – это неробкий десяток русских женщин вперемешку с немногочисленными мужчинами. Все мы временно примкнули к русско-французской ассоциации «Избушка». Поистине временно, потому что, несмотря на все усилия супружеской четы – президента этой новоиспеченной ассоциации француза Жака и его молодой жены из Киева Ксюши, – русских сплотить было невозможно.
Чего только ни делал Жак, чтобы объединить постсоветских граждан вокруг любимой супруги! И хор организовывал, и в свой абрикосовый сад возил, где мы вели хороводы вокруг его великолепной паэльи, и в Испанию нас возил на рекламную акцию складных лечебных кроватей, сдобренную самодеятельным спектаклем «Кармен». Уже в автобусе по дороге из Испании многие русские перессорились (кто-то вел себя бесцеремонно по отношению к французским супругам), и впоследствии эта ссора еще долго аукалась. Жак был ресторатором, эстрадным певцом, скульптором, всюду преуспел, стал известен не только в узких, но и довольно широких кругах, однако его маленький французский ресторан-кабачок разорился, скульптуры не покупали, призы за них не вручали, хотя и восхищались ими. Петь на эстраде под громкие аплодисменты удавалось только