рядом. Он уложил Женю на топчан и лег сам, смиренно сложив руки на груди. Кто-то незримый дунул в ламповое стекло сверху и стало темно, хоть глаз выколи. В этот день она больше шла сама по чистым борам, и с непривычки устала, поэтому заснула почти сразу, в последний миг прикрыв ладонью низ живота, где обитали три жизни.
В этом же положении она и проснулась от приглушенных землей, голосов на верху. На столе опять горела керосинка, но Прокоши рядом не оказалось, зато напротив, за столом, сидели старик со старухой, что присоединились по пути.
– Что там происходит? – спросила она с испугом.
– Иди и посмотри. – велела старуха. – Из-за тебя сыр-бор…
Женя встала, ощущая ломоту в суставах и почти на ощупь начала подниматься наверх. В это время люк над головой распахнулся и в подземелье ударил яркий свет, ослепивший ее на минуту. Она поднялась и увидела Рассохина с винтовкой. Всклоченный, гневный и одновременно какой-то сонный, с болезненным взором, он возвышался над Христофором, стоящим от него чуть сбоку и будто рвался к Жене, но леший удерживал его рогатиной, наставленной в грудь.
– Стас, отпусти меня! – попросила она.
Рассохин помедлил, должно быть, смутился и поднял винтовку.
– Отпускаю. – сказал хрипло.
Она услышала выстрел, ощутила тупой толчок в грудь, колкую пороховую волну и вместе с ней донесся смех лешего.
– Давно бы так! На што тебе блудная отроковица?
В следующий миг откуда-то взялся Прокоша, подхватил ее на руки, прижал к груди и понес…
5
Морское словечко «ходить» на облас не распространялось, и это понимал всякий, кто хоть раз в него садился. Только в долбленке можно было испытать полный круг чувств, удовольствий и счастья от плавания, как от полета, если летишь не в салоне воздушного лайнера, а в крохотном самолете, сидя за штурвалом или во врем затяжного прыжка с парашютом.
Примерно так покойный Репа объяснял новичкам, когда учил их плавать. Сам он владел этим искусством безупречно, «как ясашный»: считалось, прежние жители Карагача, ясашные оленьи люди, рождались и умирали в обласе. У здешних туземцев даже существовало предание, описанное жандармским ротмистром: будто в древние времена по этой реке уже жили белоглазые, великие телом, люди, считающие себя внуками подземного змея Карагача, поэтому назывались карагасами. Они почти не ходили пешими, долбили обласа, плавали по всему краю, промышляли зверя и ловили рыбу. Но однажды их степные братья пригнали табун лошадей, которых на таежном Карагаче никогда не видывали. Белоглазые научились ездить верхом, в санях и телегах, для чего стали прорубать дороги. И когда переустроили свое существование, привыкли к верховой жизни, степняки позвали их на войну. Карагасы собрались в одночасье, сели на коней и уехали в сторону, где западает солнце. Свои же богатые угодья уступили оленьим людям, которые боялись воды, но белоглазые оставили им железные топоры, тесла, инструменты, научили делать обласа и плавать по рекам. И будто уходя, наказали,