сбор и поезжай за мной! – понудил его царь. – Позрим на воинство врага. А то жребий бросим, а сходиться не с кем!
– Не пекись напрасно! – вновь засмеялся князь и понужнул коня. – Полков довольно, и каждый о сорока ватагах. Будет с кем сразиться, коль жребий выпадет.
– Отчего же ты, архонт, оставил Ольбию? Имея столько войска?
Тот бездумно махнул десницей:
– А у нас мор случился, ты же позрел. Хворь ветром нанесло, аспидную чуму. Неделя тому, как охватила город…
– И ты ведёшь меня, чтобы мертвецов явить?
– Да отчего же, царь? Покуда живы все и здравствуют. Вот ежели сражение случится…
Александр изумился несмысленности варвара, однако же промолвил:
– Чумные обречены не зреть восхода.
– И верно, царь. – Они ехали стремя в стремя. – Хворь скоротечна… Потому мы скот загнали в город, а сами на пастбище. Ныне полунощного ветра ожидаем, по-вашему – борея. А как проветрится земля и с нею Ольбия, вернёмся. Нам не впервой…
Сведомый в медицине, учитель уверял: единственное снадобье от сей болезни – огонь очистительный, когда сжигают бедные жилища, царские дворцы и города. Вкупе с покойными и хворыми, кто жив ещё, – без всякого разбора, дабы спалить заразу и не распускать её по ветру. И всё это сотворить до следующего восхода солнца.
А этот безмудрый рус, напротив, оставил город, медлил и ждал борея!
Недолго ехали – всего лишь балку миновали да поднялись на холм, с которого открылась степь. Князь натянул поводья:
– Вот мои полки…
Перед взором, словно море, плескался волнами ковыль, изрядно побитый конскими копытами, орлы кружили в поднебесье…
И ни души вокруг!
Но тут буланый жеребец под архонтом заржал призывно, степь всколыхнулась, и будто пелена спала с очей: не ковыль – скуфейчатые шапки и табуны коней до окоёма покрывали поле! Варвары искусны были прятаться от глаза даже на открытом месте, для чего подбирали масть лошадей, стригли гривы и сами укрывались валяными попонами. А кони их приучены ложиться наземь и будто растворяться среди вольных трав.
Завидя князя, скуфь в единую минуту была уже в седле, и сам собой из ватаг отдельных соткался строй по образу тупого клина с летучими крылами. Не войско варвары напоминали, не ополчение людей – несметную птичью стаю зимующих близ Пеллы скворцов, когда эти мелкие птахи, повинуясь неведомым чутью, неуловимым знакам, вдруг в единый миг, одновременно, взлетали тучей или совершали крутой вираж в полёте.
Тем часом гетайры лавиной перевалили холм и только тут, узрев внезапно строй супостата, резко осадили коней и смешались. А тяжёлые пешие фаланги ещё только выкатывались из балки разрозненными толпами, открытые и уязвимые. Кто отставал, неся тяжёлые сариссы, кто же, напротив, спешил вперёд. А варвары уже изготовились нанести удар и, луки натянув, ждали чего-то! И всё без клича боевого, коим стращал философ, без гласа трубного и прочих предвосхищений.
Ещё одно мгновение, и заиграли бы струны тысяч тетив, запели стрелы,