с растерянностью, но молниеносно отмочил тот, бледнее на осунувшемся и без того не знавшем полноты щуплом лике.
– Я вот тоже. Но тем и печальнее признавать, что это сим неизбежно.
Он, подняв омраченные голубые зеницы, оглядел своего слугу. Тот всегда был небрежно одет, субтильно тонок, а на голове у него был неизменный рыжий еж, который дыбом торчал в разные стороны, покуда щеки были испещрены рябой коркой рытвин вместе с крапинками веснушек, а тонкий нос аналогично облепил себя точечными следами крапинок. Голубые широкие глаза, не выдавали полноты переполнившего страха, не смотря на заявленную перспективу, и Джоаль нехотя продолжил.
– Все довольно прозаично. Король отдал мне наказ доставить благовестие в Лирру. И я исхожу завтра с первыми лучами. При мне в довесок эскорта неопытности, будут три солдата, и соответственно ты – мой верный оруженосец.
После саркастично вызволенных из гортани сих слов, на вытянутом лице вечно лелеявшего своего хозяина Гайта появилась непреодолимая жажда ухватить того за горло и придушить. Но он быстро подавил этот бесконтрольный позыв, вспоминая кем, обычно являются оруженосцы, и как их используют по назначению истинные рыцари и графы.
– Но отчего вы? – единственное, что проронил Тощий, смотря на своего сокрушенно поникшего сира. Тот лишь поднял аналогично голубоватые глаза с темноватыми бровями, и, скривив усы, безотрадно отозвался.
– Ну, однажды сие должно было приключиться…
Так и Гайт всецело постиг, что со спокойной жизнью пора кончать, и вливаться в реальный мир, и в свои отрубившие девятнадцать, он все же был вынужден вернуться к своему основному ремеслу, оставив в грезах, мечты увести под венец одну из служанок, и в будущем стать полноценном пажам виконта. Не авантажно, но ему бы со сторицей хватило.
– Ваш меч, у меня Сир, как и моя жизнь, – с внезапным приливом долга ремесла отозвался он, а за сиротливом окном как раз блеснула очередная ломанная молния, и залепетавший дождь, что застыл на время, продолжил свой натиск наступающей бури.
– Знать бы ещё, в чьи руки попадет моя жизнь, – заключил виконт, покачав бурой шевелюрой покосив острые скулы на крючья, державшие именитый меч в портупеи ножен, и покинул оруженосца, предварительно хлопнув его по вновь опавшему от заразной печали плечу.
Очень долго неусыпно пролежал Джоаль на мягкой перине, не смыкая отпирающих сон век, под абонемент зазывающего стылого ветра с стучавшего в окно ливня. Его широкая кровать истощала от одиночества, так как обычно с ним, на ночь оставалась хотя бы одна из милых неюных дам, которые либо хотели прикоснуться к чарам этого смазливого лица, либо, многократно коря себя вновь вернуться к ним.
Как не было ему горше в горше и на душе, он, лежа в ночной свободной рубахе, с белыми ажурными кружевами, открыл тот самый свекольный том, который ему дал Дивелз. И, убрав приставуче спадающую