под вашим носом. И, мое любимое, ввели смертную казнь, – окончил перечислять я. – Продолжил бы, да всего одна рука свободна.
– Я был опьянен горем, пустотой… и ненавистью, – прошипел Фирнум, впивая до дрожи пальцы в колени. – Я помогал, возвращал надежду, а они вырвали мое сердце, не оставили даже пепла! А теперь они желают увидеть, как я выпрыгну из своего кабинета. Если бы только моя расхлеставшаяся по площади кровь что-то исправила…
– Ваше самобичевание, конечно, занимательно, но куда интереснее, что за ним последует, – сказал я, посмотрев на мэра через плечо.
– Узнаешь. Сегодня узнаете… Иначе после смерти я не смогу… не посмею взглянуть в глаза Элен и Мии, – застонал Виктор, ухватившись за сердце.
По исхудалому телу мэра пробежала судорога. С приколотой к лацкану пиджака бутоньерки, уже развеявшей по салону едва уловимый сладкий запах, сорвался бледно-розовый лепесток и пал на колени. Фирнум бережно ухватил его кончиками пальцев, поднял к глазам, осмотрел и, вдохнув, аккуратно вложил во внутренний карман.
Бдительные взоры митингующих не упустили очертания мэра даже сквозь тонированные стекла. В один миг толпа развернула направление своего недовольства. «Они надеются, что их дикий облик сотрясет колени демократов. Но фокус в том, то все эти ругательства, плакаты, баллончики и летящие предметы отскочат от властей, наткнувшись на их невозмутимое безразличие».
Сквозь людей к нам клином пробилась гвардия, и перед тем как покинуть машину и скрыться за щитами и дубинками, Виктор Фирнум выразил твердое желание видеть нас двоих на выступлении.
– Его можно понять, – произнесла девушка, вместе со мной озираясь по сторонам в поисках одного единственного свободного места, чтобы припарковаться.
– Можно.
– Тогда почему вы считаете, что отпетый убийца или насильник не должен заслуженно понести наказание?
– Почему же, должен. Но в случае смертной казни, новичок, реабилитация невозможна. А риск ошибки есть всегда, и он далек от несущественного.
– Да, но такой способ же гуманнее, чем целую жизнь находиться в заключении. Там, – указала она на парковочное место рядом с приземистым автомобилем без номеров, – прямо под камерой. Скажите, в чем отличие инъекции от жизни в бетонных стенах с запланированными выходами подышать почти свободным воздухом?
– Как по мне, это более жестокое наказание, чем просто смерть. А что насчет обученных палачей, которые в зале суда сейчас исполняют приговор, получается, они, – рассуждал я, глуша форд, – узаконенные серийные убийцы?
– Они избавляют общество от опасных элементов. Преступник же может сбежать или продолжить свое дело за решеткой.
– Допустим. Тогда как считаешь, резонно ли сегодня Гейл отправил человека на смерть за кражу еды и угон – за относительно незначительное правонарушение? Разве такой виновный не имеет права на исправление?
В лукавой улыбке новичок приподняла уголок губ.
– Какое