К вам пришёл весьма странный, и, как мне видится, важный господин. Он приезжий, сразу видно, не из наших краёв.
Это был один из редчайших случаев, когда слугам всё же разрешалось потревожить хозяина, если тот занят в пыточной камере. Еремей Сиуанович знал, что, коли вскроется его тайная жизнь, то от виселицы его не спасут никакие деньги. Лишь откроется, сколько человек он сгубил здесь, и всё… Ведь даже пропавшие крестьяне, которые в прошлом уходили в извоз, были тоже на его совести. Он сгубил их не за какие-то долги или огрехи. Ему нужны были жертвы, без пыток чувствовал себя разбитым, и будто его голову сжимали в прессе для черепа, а колени дробили на мелкие кусочки. А после длительной экзекуции становилось легко, хорошо, и потом мог часами играть с любимой дочкой, запуская паровоз в детской.
О любом посетителе, особенно не местном, слугам стоило тут же сообщать. Это мог быть кто угодно, но больше всего барин боялся сотрудников сыска и других представителей власти. Поэтому Еремей Силуанович не без жалости снял передник со следами запёкшийся крови, внимательно осмотрел себя, и, оставив пыточную, поднялся по лестнице. Тяжелейшую дверь он без труда распахнул и закрыл одной рукой.
Его самый преданный личный слуга был спокоен. А это значило, что внезапный посетитель, скорее всего, никакой опасности не представляет.
– Ну что там ещё стряслось? – рявкнул хозяин.
– Ваше сиятельство, к вам господин, по платью видно – иноземец. Он представился каким-то странным званием – обер-камергер, вроде бы. И сказал, что представляет некого герцога, который хочет посетить вас с визитом по одному очень важному делу. Теперь ожидает вас. Я, разумеется, не оставил его одного – с ним сейчас двое, развлекают разговорами. Не знаю, вроде бы всё чисто…
– Проверим, что за гусь. На меня посмотри, – и барин обернулся.
– Всё чисто, ни пятнышка.
– Да я ещё и не начинал. Ладно, посмотрим, кто это осмелился мне так грубо помешать… Приезжий, говоришь, с виду-то? Если какой-нибудь проходимец случайный, я вежливо провожу его. И вы все расшаркайтесь перед ним! А потом – не дайте ему далеко уйти! Ты знаешь, что делать!
Фока Зверолов был готов к тому, что в шахте ничего не видно, но надеялся на своё кошачье зрение – этот навык охотник тоже получил от прадеда Протасия. И теперь он осторожно, боясь оступиться, двигался ниже и ниже по покрытым сыпучей извёсткой ступеням и думал: кем же были старатели, пытавшиеся отыскать здесь несколько сотен лет назад золото? Насколько мог знать Фока, что в прошлом, что сейчас орудия у поисковиков драгоценного металла просты: лопата да кирка, а работа сложна до изнеможения. Здесь же, похоже, использовали какие-то невиданные не то что для прошлых веков, но и для века девятнадцатого приспособления. Удивляясь всё больше, Фока уходил в глубину, и в нос ударил едкий запах. Снова тот самый невыносимый тяжёлый дух, отголосок которого Фока Зверолов сумел уловить в далёких снах.
Ружьё держал наготове, и не зря. Лишь ступеньки окончились, и он с эхом от каждого шага двинулся по длинному круглому