Секо, вставай! Секо, брат, ты жив? Секо, ради Мадонны, открой глаза!
Морщась, мулат разлепил веки, сел. Под его задом был мокрый асфальт. Небо над крышами города уже светало. Дождь больше не шёл.
– Зе… Какого чёрта? Что случилось?
– Нам конец, – лаконично сообщил негр. И, глядя в его расширенные, полные слёз глаза, Секо понял, что ему ничего не приснилось и не почудилось.
– В чей дом мы залезли, брат? Кто был этот малый в кресле? Я видел то же, что и ты? Мы оскорбили ориша Обалуайе?!
По щеке Зе скатилась тяжёлая слеза. Губы его тряслись, негр не мог даже кивнуть.
– Пойдём к доне Кармеле! – торопливо, стараясь скрыть панику в голосе, сказал Секо. – Идём прямо сейчас, у неё всё равно утренняя смена в отеле! Дона Кармела – Мать Святого, она скажет, что делать! Мы ведь не хотели, мы не знали… Обалуайе должен понять! Можно сделать эбо[57], и…
– Поздно. – Зе вытянул руку.
Сначала Секо показалось, что друга просто искусали москиты. Но, приглядевшись, он увидел у пятнышек, вздувшихся на чёрной коже Джинги, желтоватые головки. Ледяной ужас окатил мулата с головой. Он перевёл взгляд на собственное предплечье. И, зажмурившись, выругался – страшно, отчаянно, безнадёжно.
До рассвета Обалу неподвижно сидел в своём кресле. Пустой калебас валялся у его ног. На полу у порога комнаты лежали два пистолета и беримбау. В раскрытую дверь несло сквозняком. Экран компьютера давно погас.
Дождь перестал и через подоконник осторожно перебрался первый, ещё слабый луч солнца, когда Обалу поднял голову. Протянул руку, оживил компьютер, нашёл вызов такси онлайн и перечислил деньги за поездку в один конец. Затем достал из-за стола костыли и тяжело, с трудом начал подниматься из кресла.
Через полчаса у калитки остановилась машина. Шофёр вышел, помог парню-инвалиду усесться на переднее сиденье, убрал в багажник его костыли и вернулся за руль. Вскоре машина вынеслась на автостраду и ориша Обалуайе покинул Чёрный Город Всех Святых.
До старой фермы, в ворота которой упиралась лесная дорога, такси добралось через час. Обалу отпустил машину, дождался, пока автомобиль развернётся и скроется за поворотом на шоссе. Опираясь на костыли, прошёл в рассохшуюся калитку. Осмотрелся.
Здесь, на ферме бабушки Энграсии, всё было так же, как всегда: тихо, спокойно, наполнено солнечными лучами, летучими тенями, писком птиц, мельканием бабочек над полузаросшим ручьём, монотонным журчанием воды… На листьях питангейр и старого мангового дерева ещё искрились капли ночного дождя. В пёстрых зарослях кротонов копошилось, бранясь резкими голосами, семейство туканов. Целая стайка радужно-зелёных колибри мельтешила в воздухе над пластиковой поилкой, прибитой к столбу веранды. По крыше, цепляясь клювами за черепицу, лазили жёлтые жандайя[58]: птицы здесь совсем не боялись людей. Когда Обалу подошёл к дому, попугаи нехотя взмыли вверх – и тут же опустились на место.
К изумлению