были из фарфора, а чай со смородиновым или мятным листом казался таким … Даже слова нет, чтобы описать его вкус. Наверное, это потому, что за вечерним пыхтящим самоваром собирались любимые и родные люди, а маленький Саша сидел с ними за столом, обсуждая дневные новости, делясь своими мыслями, радуясь душевному теплу и участию. Тогда всё было просто и безоблачно, а грядущие события приятно волновали и обещали только что-то хорошее. Повзрослев, он понял, что взрослые просто избегали при нём говорить о проблемах, но аромат чая, может и не такого хорошего, как тогда, вернул в беззаботное время и согрел. Коновалов после ареста вообще часто возвращался мыслями в прошлое, будто бежал от того, что с ним происходит сейчас.
От размышлений снова отвлёк скрип ключа в замке. Появился офицер здешней стражи вместе с утренним злым мальчишкой, державшим в руках его пальто. Надежда моментально согрела продрогшего Коновалова. Неужели? Сердце радостно заколотилось, кровь мгновенно прилила к щекам, стало даже жарко. Неужели отпустят? Переворот не удался и Временное правительство каким-то образом вернуло себе власть? Керенский привёл-таки верные полки и большевиков выбили из Петрограда? Предположения каруселью вертелись в голове, рождая радужные предчувствия. И тут пришла мысль, заставившая вновь похолодеть. Если большевиков больше нет, то почему пальто держит этот молодой красноармеец? Они пришли не освободить, а казнить его! Вот и конец! Пересохло в горле, застучало в ушах, но виду министр не подал.
– Чем обязан, господа? – машинально произнёс он приличествующую моменту фразу.
– Прогулка вам полагается, Александр Иванович. Пойдёте?
Коновалов кивнул, на душе было странно – смесь радости, что не расстреляют, и жуткого разочарования, что не отпустят. Он накинул пальто и пошёл вслед за конвоиром. Миновав длинный коридор с узкими железными дверями камер, конвой вывел бывшего министра во внутренний пятиугольный двор тюрьмы с каким-то приземистым строением посередине.
– У вас пятнадцать минут, – сказал старший и сел с молоденьким солдатом на лавочку у входа. Ружьё он приставил к стенке рядом, красноармеец своё из рук не выпустил, положил на колени.
Александр Иванович уже привык к застоявшемуся запаху камеры с неаппетитными ароматами холодного табачного дыма, кислого супа, человеческого тела и отхожего места, поэтому сейчас свежий питерский воздух казался упоительно сладким, словно он вдруг перенёсся куда-то на альпийские луга, хотя над головой по-прежнему висело низкое, тяжёлое небо Петрограда. На улице было морозно, Коновалов, который и так страдал от постоянного холода, поёжился. Пошёл по дорожке вдоль тюремных стен. Путь был короткий. Сделал круг, еще один, быстрее и быстрее, затем снова размеренным шагом. Снег, прикрывший асфальт, весело похрустывал под ногами.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию