не была выражена словами. Галиана и Фелка увлеченно играли в абстрактную логическую игру. Между ними в воздухе парила световая решетка, напоминающая безумно сложную схему трубопроводов нефтеперегонного завода. Она постоянно перестраивалась, цветные потоки переливались туда и обратно вслед за изменениями геометрии. Примерно половина труб была зеленой, другая половина – сиреневой, а затем первых вдруг стало значительно больше, чем вторых.
Фелка засмеялась, она выигрывала.
Галиана сдалась и откинулась на спинку кресла с утомленным вздохом, но и с улыбкой.
– Прошу извинить, я отвлек тебя своим появлением, – сказал Клавэйн.
– Нет, ты лишь ускорил неизбежное. Боюсь, что Фелка всегда будет меня обыгрывать.
Девочка снова улыбнулась, по-прежнему не говоря ни слова, хотя Клавэйн и ощущал ее торжество; резкая эмоция на мгновение затмила собой все остальное, даже усталое смирение Галианы.
Фелка была результатом неудачного эксперимента сочленителей по воздействию на внутриутробное развитие мозга, ребенком, обладающим скорее машинным, нежели человеческим, мышлением. Когда Клавэйн впервые встретился с ней в Гнезде Галианы на Марсе, девочка была полностью сосредоточена на труднопостижимой бесконечной игре – управляла хрупкими процессами самовосстановления терраформирующей системы, известной как Великая Марсианская Стена, за которой и скрывалось Гнездо. Люди ее не интересовали, она даже не различала их лица. Однако перед самой эвакуацией Гнезда Клавэйн спас ее, рискуя собственной жизнью, хотя Галиана и уверяла его, что милосердней будет позволить девочке умереть. Привыкая к жизни в сообществе Галианы, Клавэйн поставил перед собой цель помочь Фелке развить скрытую в ней человечность. Постепенно она начала проявлять признаки узнавания, вероятно ощущая некое родство между ними – двумя чужаками, неуверенно бредущими по дороге к загадочному новому свету.
Галиана поднялась с кресла, окутанная пеленой света.
– Так и так пора было заканчивать игру. У нас много работы. – Она посмотрела на девочку, все еще разглядывавшую световую решетку. – Извини, Фелка. Может быть, потом еще поиграем.
– Как у нее дела? – спросил Клавэйн.
– Она смеется, Невил. Это ведь прогресс, правильно?
– Я бы сказал, все зависит от того, из-за чего она смеется.
– Она обыграла меня. И ей это кажется забавным. Я бы сказала, что это чисто человеческая реакция. Ты так не считаешь?
– Мне бы доставило больше удовольствия, если бы она узнавала мое лицо, а не запах или звук шагов.
– Ты единственный среди нас, кто носит бороду, Невил. Чтобы заметить это, не требуется напряженной работы мозга.
Входя в кабину шаттла, Клавэйн демонстративно почесал подбородок. Ему нравилась его борода, пусть даже подстриженная чуть ли не до величины седой щетины, чтобы без всякого труда надевать и снимать дыхательную маску. Это была связь с прошлым, такая же, как его воспоминания или