к пограничью. Её неуместное присутствие, её связь с ходоком за черту вызывали ухмылки, жалость и пересуды. Представь гусеницу, великодушно закрывающую глаза на его попутчиков, подстрекателей и методы отползания в пограничную зону. Представь её, смыкающую веки с преднамеренной наивностью, с детским эгоизмом: она утешалась растущей свалкой доказательств любви, не интересуясь, откуда берётся и чего стоит блестящая ветошь. Представь алтарь у её ног, обильно поливаемый кровью влюблённого. Изредка моего приятеля пробивало на хвастовство – он поднимал толстовку, демонстрируя прилипший к позвоночнику живот и штрихи порезов: «Смотри, она меня подъедает». «То есть резцы у неё как у летучей мыши?», – заключал я. Его коробило от аналогий. Он находил, что «гусеницы» – ошибочное, уничижительное обозначение вида, возникшее из-за поверхностного сходства хтонических тварей с личинками бабочек. «Она не в курсе самоназвания», – добавлял он, кривя рот, – «наверное, его никто уже не помнит: язык ведь утерян. Интеграция в социум – палка о двух концах. Она почти ничего о себе не знает. Как, впрочем, любой из нас». Как любой из нас… Нет, я не знал, к чему это приведёт. Не знал, что однажды, оставшись наедине, мы с гусеницей бросимся друг на друга с деловитой поспешностью, с плотоядной жадностью, с электризующим отвращением, с ненавистью, обращённой наружу и внутрь, с удовлетворением, которое может вызвать лишь поединок с равным. Нет, мой приятель не узнал об этом, ему повезло. Есть версия, что повезло окончательно и бесповоротно, но болотце всегда жило испарениями, то бишь слухами, а я их не проверял – в то время я внимательно слушал только сквозняк пограничья и чужую топь рассматривал как охотничьи угодья, но это уже совсем другая история. Сейчас надо рассказать про последствия альтернативной биологии на грани оккультизма. Да, гусеница обратилась в процессе. Нет, меня это не смутило: со мной ведь тоже творились метаморфозы… Думаешь, родились человеческие детёныши с признаками гусениц или гусеницы с повышенной способностью к адаптации? Нет, – пьёт. – Ничего у гусеницы не рождалось. Просто взяли и материализовались вокруг меня какие-то… Птеродактили. Анти-сказочные драконы. Чёрные, замшевые на ощупь. Некоторые со временем отрастили чешую. Они вылезли из пограничья, но зримость обрели из-за столкновения миров. Понимаешь, одно дело, когда реальности тихой сапой стелются друг по другу, размазываются как масло по хлебу. Другое – когда в опасной близости от пограничной зоны творится межвидовое скрещивание, причём про один из видов ничего не могу сказать, но представительница второго – хтоническая тварь, в просторечии – гусеница. Итак, завелись птеродактили. Считались хищными, хотя не помню, чем они питались. Жили у меня на балконе. Соседи называли их чистым злом – вероятно, потому что они разговаривали. Кто разговаривал? Соседи само собой, но выводок птеродактилей – тоже.
