сказать, что все будет хорошо и завтра я буду порхать небесным созданием?
– Сияющим и бесплотным? Я бы не назвал это «все хорошо».
Гуннар против воли фыркнул. Иллюзий по поводу собственного посмертия он не питал.
– Сейчас мне почему-то море по колено. Так что рассказывай, как считаешь нужным.
– Сейчас это говоришь не ты, а мак и лихорадка. – Эрик помолчал, подбирая слова. – Твари разъедают плоть, ты видел. И внутренности тоже. Тебе в живот тех существ попало довольно много…
– И кишки превратились в решето, – догадался Гуннар.
– Примерно так. Потом пришлось тащить тебя в город, и за это время содержимое кишечника…
– Говори прямо, я не девица: когда вы дотащили меня до лечебницы, в брюхе плавало дерьмо.
– Еще желудочный сок и немного желчи. Надо было, пожалуй, забрать образец того, что получилось, и подождать, пока не подвернется какой-нибудь дракон – наверняка и такую зверюгу бы положило.
– Драконов не бывает.
– Это ты так думаешь, – хмыкнул Эрик.
Он взял шандал на полдюжину свеч, склонился, внимательно вглядываясь во внутренности Гуннара и не забывая держать огонь так, чтобы капающий воск не попал ни в рану, ни на тело. Свечи а не светлячок, который обычно зажигали одаренные. Почему?
– По крайней мере, признаков омертвения сейчас не видно…
Разгибаясь, Эрик едва заметно пошатнулся, тряхнул головой – столик скрипнул, когда на него оперся здоровенный целитель.
– Дыры в кишках я заделал и брюшную полость отмыл. Но довольно много всосалось в кровь и сейчас травит тебя изнутри. И то, что осталось в кишечнике… срастить-то я его срастил, но заработать он пока не заработал… не тошнит, кстати?
Гуннар прикрыл глаза, прислушиваясь к себе. Мутило, но не так, чтобы срочно просить поганое ведро. Он помотал головой.
– Может, потому что мак… – задумчиво произнес Эрик.– Противорвотный.
– Пить хочется.
Лекарь кивнул, плеснул в кружку из кувшина.
– Очень медленно, самыми мелкими глотками, какими только сможешь.
Он приподнял Гуннару голову и поднес кружку к губам. Гуннар глотнул – и тут же выплюнул, расплескав.
– Что за дрянь?
– Мед, соль, и сода. Гадость редкостная, согласен, но так надо. Потом, когда поправишься, объясню, слишком долго…
– Когда или если?
– Я не знаю. Был бы ты… одаренным, я бы почти не беспокоился: на нас все заживает, как на собаках.
Выходит, и тут Гуннар не чета им. Одаренные действительно жили дольше и медленней старились. И, получается, легче выздоравливали. Но показалось, или Эрик замялся, словно хотел сказать не «одаренный», а что-то другое? Или опять разум шутит не к месту? Эрик сунул в глиняный горшочек полосу ткани, следом еще и еще.
– А так я не знаю, – продолжал он. – Не хотелось бы смотреть на вещи слишком мрачно.
– Лучше смотреть на них беспристрастно. – сказал Гуннар. – Итак, у меня в крови плавает зараза из