пальтушку справила. Не иначе, на наши денежки! Последние гроши от детей отрывает…» На что была мать покладистой, а тут не вытерпела. Оделась, схватила каталку, какой тесто раскатывала, и, распокрытая, в буран… Ждать-пождать – нет ее. Наказала я Наташе с печи не слазить, следом побежала. А сугробы уже до пояса. Гляжу, кто-то движется по улице. Подошла, припала ко мне мама и давай стенать. А как пришли домой, как взглянула я на нее, так и сердце во мне упало! В пол-лица – синяк и на плечах следы от побоев. Наутро отец только с балалайкой на порог, а я кочергой его… По ногам! Чтоб дорожку забыл!.. А в апреле, недели через две после родов… не стало мамы…
Уже вечерело. В заречье не смолкала переливчатая песнь иволги.
Расколов сливы и разложив их сушиться на крыше летницы, Лидия с Фаиной решили искупаться. Такова натура женская: если в беседе одна разоткровенничает, – непременно этого же потребует от другой. По дороге к плесу Лидия стала расспрашивать Фаину. Но горожанка сообщила о себе немного: в музшколу поступила по настоянию бабушки Розы Соломоновны, переехавшей к ним жить из Одессы; среднюю школу окончила с отличием; встречалась и дружила с несколькими парнями, а нынешним летом познакомилась с Николаем, лейтенантом-танкистом…
Береговая низина, разузоренная голубыми цикориями, желтопенными кашками, лиловыми цветками репейника, была в тени верб. Из-за лозняков, увитых усатым плющом, тянуло камышом и тиной. Тропинка подвела к бревенчатой кладке, укрепленной на ослизлых, позеленелых сваях. Округлый плес манил светлой водой. Раздеваясь, Фаина украдкой оглядела обнаженную фигуру замужней хуторянки. Была она сбитой, длинноногой. Контрастируя с загорелыми лицом, шеей и голенями, молочно белели живот и груди, – оттого тело Лидии казалось полосатым, забавным. Стесняясь своей наготы, она торопливо зашлепала босыми пятками по горячим дощечкам и спрыгнула в воду. Мелкие брызги серебристо блеснули в воздухе, окропив Фаине лицо. Ощупывая дно, Лидия побрела к середине плеса и рывком легла на плескучую речную гладь.
– Теплая вода? – с улыбкой спросила Фаина, стаскивая широкую юбку, пожалованную хозяйкой.
– Парная!
Долго не отпускала их река, прозрачная и прогретая до самого дна, долго плавали они и просто стояли по шею в воде, ощущая то особенное наслаждение, которое испытывает человек после знойного рабочего дня.
Лидия, всполошившись, что темнеет, не стала ждать подругу и заспешила доить коров. А Фаина засиделась на кладочке, довольная возможностью побыть одной. Как-то негаданно разгрустилось о маме, бабушке. Вот бы они ее пожалели, узнав о том, как достается Фаине это житье на хуторе. Ладошки в ссадинах, мозолях… Совсем одна в огромной степи… Мама, наверно, с госпиталем за линией фронта. Тревожится за свою худышку-бабочку… Слезы нежности и печали затуманили взгляд…
На луговине брошенно покоилась тачка, груженная травой. Подле нее лежала коса. Фаина поискала глазами старика, но берег в обе стороны был пуст. Странный шум слышался поодаль, за межой белотала. Любопытство повлекло Фаину туда,