райотдела НКВД. Сургученко, – отрекомендовался приезжий и отвел председателя в сторону.
Не мешкая, Лидия позвала:
– Анна, поговорить надо. Подойди к нам…
Приглушенный разговор Наумцева и лейтенанта быстро перешел на повышенный тон. Оперуполномоченный не стеснялся в выражениях:
– Как это документацию колхоза не уничтожили? Вы что, ослы?
– Распоряжения я не получал…
– Зерно полностью вывезли?
– Вывозить не на чем. Лошадей мобилизовали. А быков всего четыре пары. С утра отправил обоз в Новоалександровскую. До се не возвернулся…
– А чем же ты, е… твою мать, тут занимаешься? – взревел лейтенант. – Под трибунал захотел?! Все зерно до рассвета ликвидировать! Акт составишь за своей подписью и кого-либо из членов партии. Ночью же вывести из строя сельхозмашины. До единой! Головой за это ответишь… Как я выяснил у скотника, живности в колхозе больше нет. И это стадо, согласно директиве РКО[4], не должно достаться фашистам!
– А зачем же коров завернули? Вот записка от ветврача, – Наумцев запустил руку в карман пиджака. – Его прямо на дороге какой-то майор мобилизовал. А подросткам дали приказ гнать стадо назад.
– Давай. Приобщу цидульку к делу… А теперь так. Две-три коровы забьете на мясо. Остальных отведем подальше в степь… Бабам здесь делать больше нечего. Командуй.
Наумцев вслед за лейтенантом повернулся к базу. Женщины стояли настороженной стайкой. За их головами, над бугром срывались огненные лоскуты зарниц. Иван щелкнул кнутиком по сапогу, точно собираясь с силами, глухо сказал:
– Взбаламутил вас, девчата, зазря. Отменяется дойка… Погоним коров на Бурбуки. Такая директива…
Лидия вышла вперед и с укором бросила:
– Ты нас, Ваня, не дури. Коровий расстрел удумали?
– Прикуси язык! За такие…
– За какие?!
– За такие разговорчики… Товарищ из НКВД!
– А документ он предъявил? Может, он агент переодетый…
Женские возгласы на миг заглушили рев буренок. Это было столь неожиданно и непривычно, что не только Наумцев, но и оперуполномоченный опешил…
– Можно стадо за речкой скрыть!
– Хоть бы детишкам своим надоили.
– Явились, не запылились! Прохлаждаются на тачаночке… А немцы уже за горло берут!
– Не дадим коровок казнить!
– Ишь, вражина, сапожками скрипит, а наши казаки за него кровя проливают…
Опомнившись, лейтенант метнулся к бабам, лапнул кобуру. И замер на полушаге, освещенный с головы до ног. Луч фары мотоцикла, выехавшего из балки на пригорок, проиглил темноту ночи. За ним, тяжело лопоча перегретыми моторами, показался второй, третий… Тадахнула пулеметная очередь. Очевидно, стреляли неприцельно, для острастки.
– Немцы! – растерянно выкрикнул лейтенант. – Уходим!
На мгновение женщины остолбенели. А затем заполошно кинулись к хутору. Прикинув, что нагорная дорога, по которой правили мотоциклисты, спускалась к выгону, Лидия нашлась первой, подсказала:
– К