нарзаном. Точили горло приторно-терпкие запахи паслена и амброзии, джунглями вставшей вдоль огорода. На нем в наклонку работали женщины. Вкрадчиво шумели высокие, сквозящие листвой ясени, под которыми укрылся «жигуленок». Осенняя степь жила своей неизменной испокон веку жизнью: отдавала взращенное людьми и – пустела, раскрывалась, тихо готовилась к холодам.
Андрей Петрович вспомнил совет врача: думать о хорошем, когда прихватывает сердце. И сразу же перед взором предстал образ матери, – неизъяснимо дорогой, ласковый, – озаряющий мир. Она помнилась и молодой красавицей, и седеющей, статной, с морщинками у глаз, и совсем старенькой, с палочкой. Материнская любовь, конечно же, Божья милость и благодать. И пока была жива мама, всё у него, единственного сына, ладилось. А в девяносто первом потерял её – и будто земля ушла из-под ног…
Прикрыв повлажневшие глаза, он подождал, пока станет легче. Прикинул, куда поедет рыбачить. Пожалуй, в Бирючий лог, на старицу. Именно туда они приезжали вдвоем с Мариной, позже работали в пионерском лагере…
И снова представилась она! Не всеобъемлюще, как мать, а удивительно ясно и осязаемо – какой запомнилась в час первой встречи…
Он встретил Марину как раз в ту пору, когда жизнь впереди казалась неоглядной, полной счастливых открытий и свершений. Он мечтал о славе историка, напряженно обдумывал, как совершенствовать обучение, следуя методе Михаила Ефимовича. Но все новшества сразу же пресек завуч, орденоносец Великой Отечественной и последователь Макаренко. Он потребовал неукоснительного выполнения стандартной программы. Ни шагу в сторону! Всё же Андрей тайком экспериментировал, использовал редкие исторические источники…
Девушка вошла в учительскую весенним утром, стройная, сероглазая, пахнущая талой водой, с румянцем на щеках, в шубке и белой вязаной шапочке, из-под которой торчали косички с бантами. Не учительница, а старшеклассница! Андрей ощутил, как замерло в груди при появлении красавицы, – и неотрывно смотрел на нее, улыбчивую.
В этот день Марина Сергеевна, как представила ее директриса, была предупредительно вежлива, собрана. И в мягких жестах, и в полнозвучном голосе таилось нечто привлекающее. Взоры педагогов, опытных душеведов и насмешниц, потеплели, – несомненно, в коллектив «влилась» не выскочка, которую нужно приструнить, а умная и обаятельная выпускница университета. Ее первые уроки литературы, посетив лично, похвалил даже ворчливый завуч!
А у Андрея, опьяненного присутствием той, о ком мечтал с юности, – прелестной, покоряющей искренностью и энергией женщины, – озарилась душа радостью, как если бы открылась перед глазами алеющая заводь лазориков – священных казачьих цветов.
Он стал бриться с особым старанием, пользоваться только что появившимся польским «Вар-сом», купил два галстука и пиджак из кожзаменителя. Вдруг увлекся сочинением любовной лирики.
Марина не сразу уловила его особенное расположение, – вовсе не деловое, неуловимо сближающее. И ответно