в угоду богатым маменькам и папенькам.
– Оно, и учителя пошли не те, – возразила Тамара. – Со своими старшеклассниками в связь вступают… Что в университетах, то и в школах…
Беседа, захватившая Андрея Петровича, прервалась некстати: Михаила вызвал сосед помочь перенести мебель. Старые приятели обнялись. А хозяйка, завернув в бумагу пирожков с картошкой, сунула их в руки гостя и проводила до машины.
– Сдал Миша за лето. И курит, как паровоз, – жаловалась Тамара. – Спасибо, что заехали. Хоть отвлекли! Будете писать Сергеевне, привет передайте. Считай, всю жизнь соседствовали. А ведь мне она как-то намекнула, что забыть вас не может. Так, значит, полюбила когда-то…
День цепенел в полуденном зное, и в салон автомобиля, учуяв аромат айвы, влетела настырная оса. И флейтовую свою песнь рядом, в кроне белоствольного осокоря, терпеливо допевала иволга…
Андрей Петрович простился и медленно поехал к выезду из городка. Смотрел, смотрел на дорогу, а видел перед собой милое лицо, припоминал самый звук её речи. Годы существовала Марина в его воображении – стройная, с гривкой волос, достающей до лопаток, с чувственным изломом губ.
– Значит, и она меня помнит…
Андрей Петрович не узнал своего голоса – так прозвучал он сокрушенно. Былая боль вновь ужалила сердце! Вот ведь как. Два человека, столь необходимые друг другу, жили разлученно, порознь. И виновник этому – он, не устоявший когда-то перед соблазном.… Значит, на самом деле, подступала старость, – становился ощутимей бег времени. Охотно вспоминалось о давнем. И Марина снова властвовала в памяти…
За станицей потянулись знакомые до бугорка, до ложбинки холмистые поля. Слева, с западной стороны, точно вырос гористый кряж, маяча бурыми пожухлыми склонами и меловыми распадками. Солнце влекло короткую тень впереди машины, по новому асфальту, еще отдающему гудроном. Всё вокруг сливалось в одно короткое слово: родина. В этом краю казачьем начат его земной путь. А где прервется и когда? В неведении последнего мига, пожалуй, и таится особая мудрость мироустройства…
В открытое окошко врывался горячий воздух, неся душные осенние запахи. Он едва охлаждал потное лицо и шею. Знойное марево дрожало по горизонту, изнуряя землю. К насыпи дороги, пугая взгляд, серыми гадюками сползались трещины. Блеклые, с детский кулачок, свисали шляпки подсолнухов, до срока обеспложенные суховеем. Сиротски выглядела кукуруза, малорослая и сутулая. И в атомный век земледелец зависел от природы-матушки. Поволжье измучила засуха. Пожары прокатились по лесам исконной Руси. Жарынь загостилась и на Дону. От бескормицы гурты коров прибивались к дорожным насыпям, выщипывали в бурьянах молодую травку и стебли озими, возросшие самосевом.
Дюжина буренок паслась в низине, куда нырнула дорога. И взгляд Андрея Петровича выхватил степняка, опирающегося на палку с тряпкой. Вблизи оказалось: на древко с выгоревшим алым полотнищем, украшенным серпом и молотом, – флагом Советского Союза.
Пастух