борьбы в доме мастера Итона он всякого насмотрелся и теперь прекрасно понимал, сколь недобрые, сколь могучие силы движут воинами в угольно-черных шлемах.
– Ты… тот самый, – прохрипел нападавший. Голос его никак не мог бы сойти за голос живого. – Тот самый…
Собравшись с духом, Ульдиссиан сосредоточился… но тут перед его глазами снова вспыхнул ярчайший свет, и снова сын Диомеда оказался полностью ослеплен.
Морлу захохотал громче прежнего, и вдруг, странно крякнув, выпустил ничего не видящего Ульдиссиана, который упал и едва не раскроил череп об каменный пол.
Встряхнув головой, Ульдиссиан обратил все силы на то, чтоб обрести зрение. Когда в глазах вновь прояснилось, взору его предстала… Серентия, сжимающая копье, которым она пронзила морлу, точно тот не был закован в латы и не весил ни унции. Копье в ее руках мерцало серебром, черные волосы реяли в воздухе, словно живые, неизменно ясные голубые глаза полыхали огнем непоколебимой решимости, обычно белые щеки раскраснелись, на алых губах играла улыбка, исполненная мрачного удовлетворения. Ульдиссиан не сомневался: глубже и глубже вонзая копье в брюхо судорожно корчащегося латника, она вспоминает гибель Ахилия. Многие годы искавшая благосклонности Ульдиссиана, она полюбила Ахилия перед самой его смертью… и, стоило вспомнить об этом, Ульдиссиану вновь сделалось невыразимо совестно.
Принявшая дар Ульдиссиана одной из первых, Серентия уже освоилась с ним не в пример лучше большинства. Опять же, Ульдиссиан понимал, что эти способности прямо связаны с ее горем, но таким успехом с ее стороны был просто ошеломлен.
Алчущая ухмылка на вражьем лице уступила место чему-то, граничащему со страхом. Морлу отчаянно тянул к Серентии руки, но длина копья позволяла ей держать противника на расстоянии.
В эту минуту она походила на кого угодно, только не на дочь деревенского торговца. Простую полотняную блузу и юбку Серентия сменила на свободные, цветастые одежды тораджанок. В самом деле, благодаря длинным, лоснящимся волосам цвета воронова крыла, она выглядела так, будто в ее жилах течет некая толика тораджанской крови. Подол платья значительно расширялся книзу, а вместо сапог Серентия обувалась в ременные сандалии, более привычные для местных жителей.
Огромный морлу неудержимо затрясся всем телом, начал сжиматься, скукоживаться. Не прошло и секунды, как он сделался еще больше похож на заждавшийся погребения труп: теперь его кости облекала лишь бледная морщинистая кожа, однако Серентия высвобождать копье не спешила. Лицо девушки озарилось внушающим страх азартом…
На сердце стало тревожно: страшно подумать, куда могла завести ее подобная ярость.
– Серри! – окликнул ее Ульдиссиан, воспользовавшись детским, уменьшительным именем, которому перестал отдавать предпочтение лишь недавно.
Голос его пробился сквозь грохот и лязг… и сквозь пелену ее гнева. Оглянувшись на Ульдиссиана, Серентия вздрогнула и вновь перевела взгляд на морлу. По щеке