Кажется, я узнаю этот запах, – Тим повел носом. – Прям квартира моей бабушки-кошатницы!
– Это, кажется, сотрудница нашего отдела и её аспирантка, – Антон, обернувшись, посмотрел им вслед. – Наверное, им стало нехорошо. Судя по направлению, идут в туалет…
– Хм, – Тим проводил их задумчивым взглядом. – У кого-то слишком богатое воображение или фотографии с места преступления стали уже доступны?
Антон неопределённо покачал головой. Некоторое время мы трое молчали. Несмотря на неоспоримость произошедшего и объяснения Анны Геннадьевны, принять это было слишком жутко. В голове не укладывалось, что весёлый и молодой парень, у которого впереди была вся жизнь, полная сил и надежд, в какой-то момент принимает фатальное решение.
– Главное, он не просто повесился или утопился, – вздохнул Антон. – Сделать такое… Это похоже на ярость.
Я понимала, что муж хочет говорить об этом с кем-то, говорить вслух… и понимала, что он не решается высказать описание самоубийства. Мне и самой не хотелось, чтобы кто-то озвучивал вслух тошнотворные подробности. С момента прочтения статьи в течение дальнейших часов я старалась гнать свои представления прочь. Но сейчас в моей памяти вновь всплыли чёрные, как послеожоговый струп, буквы, складывающиеся в жуткий смысл.
«Он вскрыл себе запястья и вырвал руками вены. А затем, истекая кровью, разорвал руками кожу на шее и выдрал себе гортань».
Всё вокруг было в крови.
Мне было жаль Котова. Но уже ничего не сделать.
– Может, нам как-то стоит помочь с похоронами? – грустно задала я вслух вопрос.
– Конечно, – поддержал меня Тим. Антон тоже кивнул.
И тут я заметила, как к нам подошёл Гаврилюк. Выглядел он спокойней, чем несколько минут назад во дворе, но всё ещё со следами недавнего «раздувания»: с покрытого потом лица не сошёл оттенок утренней зари; плечи так же вздымались вверх, а грудь – вперёд.
– Надо же – учёные ненормальные! Да в невро они все там сами с приветом. И с манией величия. Считают себя богами! – продолжал он возмущаться себе под нос. Увидев нас, он осекся.
– Ааа, ещё раз… здравствуйте. Чего домой не идёте? Рабочий день уже того… закончен. Нечего тут больше обсуждать этого бедолагу. Случается же у людей такое… К сожалению, его не вернёшь. Надо… эээ… жить дальше, работать. Верно ведь?
Мы все кивнули.
– Вот… А насчёт похорон – это ты, Катя, хорошо предложила. Надо собраться отделом, скинуться… В общем, завтра обсудим. Я пошёл… Хорошего вечера.
И он двинулся в сторону лестницы, продолжая что-то себе говорить.
– Это ваш заведующий? – удивлённо вытаращив глаза, спросил Тим, едва Пётр Владимирович скрылся из виду. – Знаете, а он был прав, когда предлагал проверить у всех психику. Но только я его не пойму – зачем палить самого себя?
Мы с Антоном улыбнулись.
– Гаврилюк хорош, как руководитель и научный работник. Но как человек очень своеобразен, и… да, он невероятный параноик, – цокнул языком мой муж и покачал