Не Близкие Люди, Морана. Олег Малахов

люди, но не ангелы.

      – В таком случае что же делать? – опешил Модзалевский.

      – Что делать?… Возражать против иска… А там, как бог даст!

      Аркадий Васильевич задумался и долго тёр себе лоб, придумывая какое-нибудь утешение Николаю Павловичу.

      – Конечно, дело это не совсем обыкновенное… – начал он. – И притом возмутительное. Разве можно делать детей и отношения к детям предметом спора? Соломон был прав, когда придумал свою выходку. Тут, в сущности, совершенно не следует судить и копаться в кассационных решениях, а надо просто воззвать к живому чувству любви: «Я рассекаю этого ребёнка мечом: кто его любит, тот попросит его пощадить, а кто попросит его пощадить – тот и есть его родитель!»

      Модзалевский тяжело вздохнул.

      – Доводить такие отношения до суда это гадко, противно и унизительно для человеческого духа, – продолжал Туров, – в сущности, законодатель был прав, когда оставил этот вопрос почти без внимания. Мне кажется, что он думал по этому поводу: «Зачем я стану регламентировать подобные отношения? Ведь это область правды божьей, область порывов человеческой души… Как же можно ставить их в один ряд с областью договоров о найме или споров о подлоге?»

      Аркадий Васильевич замолчал.

      – Нельзя ли тогда, в крайнем случае, хотя бы затянуть процесс? – спросил Модзалевский. – Ведь тут, собственно, что самое главное? То, что ребёнок попадёт в плохую обстановку в таком малом возрасте. Если это будет позднее, когда он окрепнет, это ещё не так страшно. А может быть, со временем и страсти улеглись бы, и как-нибудь всё это успокоилось бы…

      – Такие дела скоро и не заканчиваются… – возразил Туров. – Сами знаете, что будут неявки, предоставление новых документов, апелляции да кассации… Во всяком случае, – прибавил он, – «мы ещё поборемся», как сказано у Тургенева. В сенатских решениях я усмотрел противоречие, и можно будет за него зацепиться.

      Навигация была в самом разгаре. Приближалась нижегородская ярмарка. Обычно это было самое счастливое время для Модзалевского. Счастливое потому, что оно было трудное и хлопотливое, а он страстно любил своё агентское дело.