а там мирный житель тоже погиб. Но служба во время войны никогда не осуждалась. Вообще, служба в армии, служение Отечеству всегда на Руси почетным было. Почитай историю. Кто были Пересвет и Ослябя? Ты всегда думай, прежде чем принять такой помысел. Господь все нам уже показал: кто убийца, а кто солдат».
Сразу я тогда успокоился, только подумал: вот лукавый, а! Хотел меня сбить, не получилось, батюшка все объяснил.
Прожил я в Лавре еще два с половиной года. Как-то пошел к отцу Кириллу, постучался, захожу – он с книгой. «Заходи, заходи», – говорит. Я сел, а он начал вслух читать, не могу вспомнить что, но в памяти осталось потрясение, потому что прочитал он мне ответ на мой внутренний вопрос, с которым я к нему и пришел. «Ты понял, да?» – говорит. Я отвечаю: «Да, батюшка, понял». А он опять: «Понимаешь, что тебе нужно быть священником?» – «Батюшка, я не хочу». – «Нет, ты думаешь не так: ты думаешь – что я смогу? Как я буду? Как там меня дома встретят? Не надо об этом думать. Вот ты рассказывал, как хорошо было, когда на войну батюшка приехал. Ты себя почувствовал бессмертным. Но другие тоже должны ощущать себя защищенными Богом. А кто на войну из священников поедет? Они же боятся. И правильно делают, это не их дело – на войну ездить. А ты – военный. Ты знаешь, что там делать. Тебя поймут. Ты будешь молиться за своих ребят. Ты придешь, и тебе поверят».
Так я впервые на себя с другой стороны посмотрел и – согласился.
Утром я проснулся с твердым убеждением – надо быть священником. И потом не раз удостоверялся в правоте слов отца Кирилла. Среди военных я действительно на своем месте. Знаю, что мне делать, как себя вести. Как в двух-трех словах человеку объяснить суть проблемы. Ведь у военных другое мышление.
Много случаев было, когда офицеры нас, священников, воспринимали с неприязнью, насмешкой: мол, вы чего сюда, батюшки, приехали? Помню, один майор говорил: «Вам тут не Кутузовский проспект. Тут стреляют – пух, пух. Вот такая маленькая пулечка попадет – бах, и ты покойник. Я с тобой бойцов должен посылать для охраны, что ли?» Я ему тогда ответил: «Ты здесь сколько уже? Два месяца? А я всю первую кампанию на пузе прополз от Грозного до азербайджанской границы. Я сам офицер-десантник, а отец Василиск (мы с ним тогда вместе приехали) в Афгане воевал… Что ты нам про пульки рассказываешь?»
Он потом извинялся, неудобно ему стало. И эта информация разлетелась мгновенно. Куда ни приедем – все нас уже знают. Крестили каждый день по 10, 20, 30, 60 человек, иногда до 180 доходило. Бывало, офицеры приезжают – зовут к ним на дальнюю заставу. Их останавливают: «Что это вы поперек очереди? Они сейчас к нам поедут. Мы уже тут второй день ждем». Я говорю: «Мужики, мы все успеем, только спокойно».
Я тогда почувствовал – вот оно, мое место. И у меня становление как священника началось. Я потом в командировки срывался, с фондом «Омофор» по воинским частям ездил, потому что чувствовал – именно на этом поприще, как военный священник, я полностью выкладываюсь. Думаю, что отец Кирилл почувствовал эту грань, по которой обязательно должен