губ. На тяжеловатом подбородке светлела щетина с ранней проседью. Казалось, вроде пылью присыпана.
К слову сказать, выглядел парень значительно старше своих двадцати шести. На все сорок, не меньше! Этому немало способствовала тёмная сетчатая тень на его лице – след от сильного порохового ожога. Сплошь перештопанная серая телогрейка с лагерным номером, под ней латаный-перелатаный тёмный френч коричневого оттенка и относительно новые стёганые ватные штаны.
С виду обычный советский зэка. Разве что френч выдавал в нём военнопленного, но скорее это делала засаленная кепка танкиста, чёрная, высокая, с большим козырьком. Да головной убор – вот фрицевская примета.
Кепку эту немец снял у двери, ещё до входного рапорта:
– Военнопленный Бравен по вашему приказанию прибыл! – чётко, хотя и с заметным акцентом, отрапортовал вошедший в кабинет немец.
Сташевич головы не поднял. Он делал вид, будто изучает бумаги на столе.
Из личного дела Вальтера Бравена вытекало, что попал в плен немец зимой сорок третьего, в Сталинграде. Будучи тяжелораненым, находился в бессознательном состоянии. Прошёл лечение в спецлазарете для военнопленных, выжил. Воевал Бравен в составе девятой отдельной штрафной роты. Согласно показаниям сослуживцев, гауптман фон Бравен был разжалован в рядовые штрафники за рукоприкладство по отношению к старшему по званию. Некий штурмбанфюрер СС19 в частном разговоре упомянул павшего в сорок первом отца Вальтера, Генриха фон Бравена, без должного уважения к памяти последнего.
Дворянская приставка фон перед фамилией Вальтера исчезла тогда же. Вышеупомянутые словоохотливые сослуживцы сообщили новому русскому начальству, что, дескать, сам разжалованный фон Бравен потребовал этого. Мол, не пристало простому немецкому солдату щеголять своими аристократическими корнями.
– Честь рядового на войне порой выше иной фельдмаршальской! – не без дворянского пафоса, по словам свидетелей, отреагировал на приговор трибунала бывший гауптман, бывший командир танковой полуроты северной группировки шестой армии Паулюса.
– Присаживайтесь, Вальтер, – без показного радушия, но мягко указал Сташевич на стоящий посреди кабинета стул.
– Данке! Благодарю, гражданин капитан, – кивнул немец и, поджав длинные ноги, уселся на предложенное место.
Для создания атмосферы доверительности в разговоре с военнопленными Сташевич сразу переходил на немецкий.
– Битте, – щелкнув кнопкой, капитан раскрыл свой «гостевой» портсигар, набитый папиросами как раз для таких случаев.
Однако «гость» отказался от ароматного курева, предложенного не за просто так. Выудив откуда-то из-за обшлага фуражки кривую самокрутку и спичку, Вальтер чиркнул ею о половинку серной полоски коробка. После того как он скромно закурил собственную цигарку, едкий вонючий дым мгновенно наполнил кабинет Сташевича. Это не был запах неба и тайги – махорку в желтой самокрутке смешали