понял намек капитан и тут же поспешил «за колючку», в фельдшерский барак.
* * *
– Сам посмотри! – кивнула Даша в сторону одного из двух покрытых серой клеёнкой импровизированных прозекторских столов.
Оба этих дощатых настила наспех соорудили из длинных и высоких фанерных ящиков. Андрей подошёл к столу поменьше. На нём, укрытое желтоватой застиранной лазаретной простынёй, лежало маленькое тело. Из-под покрова наружу выглядывала часть тонкой детской ручки с крохотной полураскрытой кистью. Запястье было аккуратно надрезано.
– Правая рука девочки оказалась сжатой в кулак посмертной судорогой, – глухим голосом пояснила Громова. – Мне это показалось подозрительным. Я попыталась разжать кисть ребёнка. Захват оказался таким сильным, что пришлось надрезать сухожилие.
Стараясь сохранять спокойствие, Сташевич заглянул в полураскрытую, словно обескровленную, бледную детскую ладошку. Там что-то поблескивало. Дарья взяла пинцет, чтобы с его помощью вынуть из мёртвой руки… пуговицу. Блестящую, ничуть не потускневшую, красивую бронзовую пуговицу. На ней красовался рельефный литой герб СССР. Герб был выполнен тщательно, возможно, даже отлит вручную со всеми мелкими деталями и подробностями.
– Маршал или генерал армии? – внезапно севшим голосом спросил Сташевич, будто у самого себя.
– Майор, Андрюша! – глядя прямо в глаза мужа, чётко и даже с каким-то вызовом произнесла Дарья. – Всего лишь майор, не по чину франтоватый!
* * *
Сидя в своем кабинете, Сташевич мрачно размышлял. Кто виноват, понятно. Но он просто не представлял себе, что ему делать дальше. Согласно создавшейся ситуации, по всем военным и гражданским законам, начальнику оперчасти следовало без промедления арестовать своего командира. Вернее, задержать до выяснения обстоятельств. А после задержания доставить подозреваемого в тяжком уголовном преступлении в район. Преступление непростое – жестокое двойное убийство.
Но это теория, поди ж ты! Ага, арестуй, задержи начальника Бирюслага майора Бабра. А потом доставь куда следует! Да он сам кого захочет арестует! Надо будет, так и на месте пристрелит. Тут к бабушке не ходи. Пристрелит, а потом ещё и свою правоту докажет, как пить дать.
Андрей чувствовал себя беспомощным мерзким трусом – на фронте ничего подобного с ним случиться не могло. Когда надо было, капитан Сташевич действовал жестоко и решительно, невзирая на чины и звания. Но то на фронте…
– Пся крев! – мысленно ярился Сташевич. – Мне сейчас просто необходима силовая и моральная поддержка! Если бы ещё два, да что там – хотя бы один честный и принципиальный офицер! Да где его взять, такого?! Не с Рогозиным же на этого тигро-медведя идти?
И ещё кое-что смущало капитана. Неуверенность в виновности командира. Андрей совершенно не мог представить себе майора Бабра, душащего подушкой беспомощного ребёнка. Ну никак