время. А тут её мигом сморило.
«Что же делать? – думала она. – Вернуть мальчика Бобрихе? Но как я заберу его обратно? Батюшка прознает, что мальчик – сын Бобрихи и не отдаст его точно. А если обману и скажу, что решила оставить его себе, а он потом узнает правду, то Бог накажет. Господи! Господи! Как же мне поступить?»
Таисья поднялась с печки, подошла к образам, что таинственно смотрели из красного угла, встала на колени и начала молиться.
Лукерья, после того, как разбудила мать, села за вышивку. Она заметила, что Таисья встревожена. Очень хотелось узнать, зачем приходила соседка, и о чём так долго разговаривали взрослые. Но мать загрузила её работой, что некогда было разговор подслушать.
Молитвы не успокоили Таисью.
«Будь что будет», – решила она и стала ждать ночи.
Как и вчера, около полуночи, в дверь постучала Бобриха. Таисья открыла дверь, наставив на гостью вилы.
– Ну что, – сказала Бобриха, – где мой сын?
– Он в церкви, – ответила Таисья, всячески пытаясь уверенным голосом заглушить свой страх.
Она думала, что сейчас гостья покарает её своими колдовскими приёмами, но Бобриха как-то загадочно улыбнулась и произнесла:
– Ну и ладно, не нужен он мне. Больно бестолковый. Он же мне и не сын вовсе, а внук. Родился немым, я его в яму частенько опускала, лечила, а он так и остался диким. Вот что значит невестка испорченная попалась. Не то, что другие.
Бобриха как-то подмигнула Таисье, что той стало не по себе.
– Что же ты меня в дом не пригласишь? Или уже соседи испугали, страшилок про меня наговорили? А правду ведь говорят. Боятся, но говорят. Я люблю, когда передо мной страх испытывают. Знают они про мою силищу, многие помалкивают, будто и нет меня вовсе на этом свете.
Таисье почему-то стало невыносимо жаль эту женщину. Она поставила вилы в угол, и с поклоном произнесла:
– Проходите.
Бобриха смело шагнула в избу.
– Эх, ничего тут не изменилось, – прошептала она.
Таисья разглядывала гостью с любопытством. На плечи гостьи была накинута тёмно-серая шерстяная шаль. Чёрного цвета платье волочилось по полу, оставляя за собой сухую траву, которая, видимо, прицепилась, когда Бобриха шла по полю. Пальцы женщины были очень длинными и тонкими, слегка крючковатыми. На лицо она была довольно приятной. Но Таисию что-то отталкивало от Бобрихи. Глаза. Они были такими, словно вот-вот из них брызнет яд и погубит вокруг всё живое. И Таисья, заглянув в эти глаза один раз, потом просто отводила взгляд или опускала голову.
Лукерья уже спала. Таисья попросила не шуметь, громко не разговаривать. Она не хотела, чтобы дочка знала о ночной гостье. Боялась, что дочка разболтает подружкам, и тогда несдобровать.
– Как дочку твою зовут? – спросила Бобриха.
– Лукерья. Не дочка она мне. Приёмный ребёнок.
Бобриха тихо постукивала пальцем по столу.
– Интересно, и где же ты её взяла? – спросила она.
Таисья