Хроники света. Марина Александрова

нам ведают её живые камни, и всё вокруг святому равноправно, где каждый миг к свободе нас ведёт, а ты и есть – свой гений и наставник, и путь, и сердце, и морской прилив. Душа в тебе покоя заслужив, становится почти девятилетней. И это воплощение души струится, но закончиться спешит, затем, чтоб наконец-то стать последним.

      Мы точно одни из них

      Ночь расправляет свой шёлковый палантин, на пол роняет залитое светом блюдце. Где-то внизу разбиваются, расстаются сотни по миру разбросанных половин.

      Ночь собирает осколки. Дрожит рука, звёзды бросая сквозь сизые облака, и до утра, парики и тантамарески, ночь примеряет все облики тёмной бездны. Каждый фрагмент уникален, но не един, каждый звучит высоко, в то же время низко. На демоническом, ангельском и эльфийском ночь заклинает богов и зовёт богинь, чтобы спаять, совместить, затянуть узлы, высечь огонь, воссоздав его из золы выжженной временем старой прогорклой боли, впившейся в души доселе чужих, бесполых, странных созданий, калеченых, но живых, объединённых потребностью исцелиться.

      Ночь собирает по фракции, по частице этих существ, и мы точно одни из них.

      Я к небу приставлю лесенку

      Ребёнок бормочет песенку, в глазах его – светлый смех. Я к небу приставлю лесенку, залезу на самый верх. И звезды, черешни спелые, за пазуху – словно клад, весёлая я и смелая явилась в небесный сад.

      А в небе, смотри, ни облачка – невинное, как слеза. У ивы – смешная чёлочка, а из-под неё – глаза, и дикие травы клонятся по склонам небесных век, и звонкая птичья конница несётся к изгибам рек.

      Ребёнок кладёт черешенки в измазанный соком рот, и пчёлки, в корзинках, бежевый, несут нам небесный мёд.

      Я к небу приставлю лесенку и в руки возьму звезду, ребёнок бормочет песенку в волшебном моём саду.

      Р. А.

      Держи меня теперь, крепка твоя рука, и, главные слова снимая с языка, как прежде, говори со мной до ночи: о вере и мечте, о том, как свет во тьме находит тот, кто слаб и обесточен.

      Держи меня в себе, как тайну, как свечу, я светом изнутри живое начерчу и тьма отступит, ветхая, немая. За право быть собой я билась с этой тьмой, с тех пор жива, хоть больше не летаю.

      И всё равно – держи, чтоб чувствовала я родной твоей души осколки и края, умела исцелять грехи и раны, где нега и покой мне будет голос твой и воздух с ароматами тимьяна.