носите красивые, глянцевые открыточки, а сами.… Какие страшные, черные дела творите, звери» – думала Валя бледная от пережитого и душевного негодования.
Валя видела местных жителей и бойцов, которые с разных концов вереницей шли к обугленным трупам. Люди наши при первом взгляде на тех, кто недавно еще жил и сражался, содрогались от ужаса чудовищного злодеяния. Слез у свидетелей этого преступления не было, в их глазах горела ненависть. Люди сжимали челюсти и каждый думал, что он, именно он отомстит фашистам и будет биться с ними до тех пор, пока не уничтожит всех этих извергов до единого.
Девять страшных дней непрерывных боев за Калугу остались позади.
Валя вышла на улицу. Стояла удивительная тишина. На черном бархате неба сверкают крупные звезды.
Никто из калужан не знал, сколько фронтовых путей, дорог придется пройти ему в Великой войне. Не знала Валя того, что ее, комсомолку, ожидала длинная боевая дорога до самого фашистского логова – Берлина, в составе воинской части, освобождавшей Калугу.
Он с Волги, я с Оки
– Шарипов!
– Я, товарищ командир.
– Не ухаживай за поваром, как за барышней.
На узкоглазом лице Муссы вспыхивает и гаснет улыбка, лицо становится серьезным и даже грустным. Я знаю, что здоровяк Шарипов всегда голоден, и его голова часто занята мыслью, как достать поесть. Пожалуй, это самая трудная проблема весной 1942 года здесь, под Зайцевой горой, где бои идут уже много месяцев.
Мусса – татарин. В моем маленьком взводе бойцы восьми национальностей, но больше всего казанских татар.
Мусса Шарипов выделяется среди них. Он крепок, как дуб, широк в плечах, силен, ловок, остроглаз. И смел, как может быть смел красноармеец, воюющий у этой чертовой горы, проклятой не только армией, но и населением этого исконного русского края.
У Шарипова один недостаток, который ему, пожалуй, не преодолеть: чрезмерный аппетит. Он сможет съесть за один раз обеденную порцию целого отделения, но он не съест, потому что Мусса человек необыкновенной честности. Вот если у повара останется, тогда…. Тогда он, наевшись, падает на землю и страшно храпит во сне. Но и обильная еда, и спокойный сон здесь редкость. Зато очень часты атаки и контратаки. И часто смерть. Мы к ней привыкли. А Шарипов даже не думает, что она коснется его, – мечтает:
– Вот кончу войну, приеду в Казань и устрою такой сабантуй! На всю улицу!
В нем девятнадцатилетнем парне, еще много мальчишеского: «Сейчас бы в кино сходить. Придешь, а там одни девчонки. Ребята на фронте».
После этого Мусса начинает петь по-татарски. Песни у него больше грустные, задумчивые. Их слушают все бойцы и вздыхают.
– После войны пойду в артисты, в театре петь буду,…Товарищ командир, а вы кем будете после войны?
Возле него всегда собиралась группа бойцов: боец любит послушать песню и помечтать при этом. Я тоже часто присаживаюсь рядом и слушаю, как Мусса тоненьким голоском тянет свои песни.