назад! – со слезами в голосе вскричала Зулай. – Аксинья может утащить с тарелки колбасу! И хлеб! И яйцо!
– Кто не успел, тот опоздал! – хихикнул Христофор. – Славный кодекс пиратов!
– Ты учишься в школе? – спросила я его.
– Меня за два года уже из трех выгнали! – похвастался он. – Сейчас в православный класс определили. Меня батюшка православный наукам учит. Иногда грозится выпороть розгами…
– Он второклассник. Мать хочет оставить его дома, говорит, три класса закончит и пусть дома сидит, в старину же люди так жили, – встряла в разговор Зулай.
– Не позволю этого, – тихо, но внятно произнес хозяин дома.
По окончании завтрака Лев Арнольдович откланялся, а я начала мыть посуду и чистить буфет. Когда закончила, часы показывали пять вечера. Загаженная плита маячила впереди. Зулай все это время сидела на лавке и жаловалась, пытаясь перекричать напор воды в кране:
– С Аксиньей одна не оставайся. У нее силища богатырская, мужики с ней не справляются. Несколько раз соседям чуть голову не проломила то досками, то банками. Убить может. Без психотропных таблеток она звереет. Все дети непослушные! Лютые! В доме грязь, живут как свиньи!
Христофор, не обращая внимания на взрослых, занимался тем, что нещадно бил младшего брата. Любомир, получив синяки под оба глаза, забился под кухонный стол вместе с Ульяной. Мне стало понятно, что Зулай не наговаривает, а, наоборот, недоговаривает о месте нашего пребывания. Видя жестокие удары Христофора, я боялась, что он оставит младшего брата слепым. На мои замечания, что так себя вести нельзя, Христофор огрызался и ругался матом.
– В тебя черти вселились, – не выдержала Зулай. – Джинны! Шайтаны! Ты плохой мальчик!
– Христофор, не трогай Любомира! – строго сказала я. – Уходи сейчас же из кухни!
– Замолчите обе! Приживалки! Я здесь главный! – грозил нам второклассник. – Не нравится, что я делаю, – валите в свои деревни! Мне в моем доме можно все!
Марфу Кондратьевну велено было не тревожить. Лев Арнольдович закрылся в своей комнате.
– Марфу Кондратьевну из кабинета не выманить даже в случае пожара. Если только это не пожар мировой революции, – горько пошутила Зулай. – По другому поводу ей слова нельзя сказать.
Но я все-таки решила поговорить со Львом Арнольдовичем. Он лежал на раскладушке в небольшой комнате, обставленной светлой мебелью пятидесятых годов прошлого века, и читал «Новую газету», не отвлекаясь на шум и крики.
– Мы Христофора не ругаем, – сконфуженно признался он, выслушав мою взволнованную речь про то, как тот избивает младшего брата и как мы прячем Любомира под столом. – Мы с Марфой Кондратьевной ждем, когда Христофор сам устыдится своих поступков как истинный христианин…
Обеда не было.
Зулай сказала:
– Здесь так – кто что схватит, тот то и жует! Расписания кормежки нет!
В холодильнике было пусто; там лежали заплесневелая кожура овощей и засохшая зелень. Создавалось впечатление,