и уйти. Изобрести машину времени и ответить отказом на предложение учителя заниматься дополнительно. Чертовы уроки литературы – они все испортили, все усложнили, и я совершенно не представляю, как это исправить.
– Мне двадцать девять лет, – напоминает Максим Михайлович, – и я в состоянии не обращать внимания на какие-либо романтические поползновения в свою сторону. Вспомни Маленкову, Назарову и всех остальных, – на какие только ухищрения они не шли, лишь бы я взглянул на них! И – ничего, Окулова, ничего! – Он тяжело и прерывисто дышит, продолжая сжимать мое запястье. – А потом ты одеваешь мне на палец мое же обручальное кольцо, и я срываюсь.
Учитель закрывает глаза, расслабляясь, и тут же освобождаюсь от стальной хватки его пальцев. Растираю запястье, чувствуя легкую боль – синякам быть.
– Вы не виноваты, – тихо говорю я. – Максим Михайлович, пожалуйста, забудем об этом. Давайте сделаем вид, что здесь ничего не произошло? Мы выпили чай, а потом я схлопотала от вас за отвратительное сочинение. Мы поговорили еще пару минут, и я ушла домой.
Он рассеянно кивает, скользя взглядом по мне, словно пытаясь разглядеть что-то такое, чего раньше не замечал. Я подхватываю свой рюкзак и набрасываю его на одно плечо.
– Я не смогу забыть это, – признается Максим Михайлович, когда я берусь за дверную ручку.
Я тоже. Мои губы, кажется, до сих пор горят от поцелуя учителя, а во рту я все еще чувствую его вкус – мята, табак и что-то совершенно невообразимое, от чего я умудрилась потерять голову. Я не могу – не имею права сказать Максиму Михайловичу, что мне понравилось. А самой себе я боюсь признаться, что, кажется, хочу еще.
Мне нужно уйти отсюда, сбежать, спрятаться. Впереди – целых два дня, когда не нужно будет ходить в школу, учить русский язык и литературу. Не видеть Максима Михайловича, который сейчас прожигает меня взглядом своих глубоких карих глаз.
– Увидимся в понедельник? – выдавливая улыбку, спрашиваю я. – Максим Михайлович?
Учитель рассержено проводит рукой по своим волосам и не отвечает на мой вопрос. Бросаю рюкзак на пол и, подойдя к столу, упираюсь ладонями в столешницу.
– Даже не вздумайте, – злюсь я. – Этот поцелуй – случайность, ошибка, которая больше не повторится. Нас никто не застукал, я никому не расскажу, вы – тоже. Это останется между нами, и все будет в порядке.
Учитель горько усмехается, и я чувствую, что краснею. Это неправильно – этот разговор, эта ситуация, все вокруг нас. Я не должна быть здесь и говорить то, что говорю. Но и убежать я тоже не могу, – Максим Михайлович в своем отчаянии может совершить любую глупость.
– Между нами ничего не должно быть, Маша. – Кажется, его глаза стали темнее.
– Ничего и не будет, – твердо отвечаю я. – Я влюблена. Вы что, уже забыли, как поили меня чаем в этом кабинете после моих рыданий в продуктовом магазине? – И я даже нахожу в себе силы улыбнуться, несмотря на то, что мне совсем не весело. – Да вы вообще чуть не обанкротились, я на Новый год столько конфет не видела!
– Это был прекрасный вечер, –