А постоянно ноющая старческая боль выгибала суставы за уровень женской терпимости. Каждый вечер, засыпая на старой скрипучей кровати, Лукерья понимала, что боль поднимет её рано. Оттого старалась выдумать ворох дел на завтра. Так ей легче было встать, размять суетой тело и на время забыть о боли. А Никифор спал. Он вернулся с войны контуженный на голову. Его героическая голова частенько болела, но странная вещь: ночью боль отступала, и он спал сном младенца. Сны кружились над ним лёгкие, как ангелы. То ли души погибших товарищей слетались в сонных видениях, то ли и вправду ангелы Божии любовно глядели на него с неба. Так или иначе, каждое утро Лукерья укоряла спящего мужа: «Никифор, вставай, лежебока, Победу проспишь!» Никифор тотчас открывал глаза и со «старческой сноровкой» поднимался, как по тревоге.
Лукерья подошла к кроватке, на которой спала Настенька, и в темноте горницы различила мерцание двух испуганных хрусталиков.
– Настенька, ты что не спишь?! – шёпотом всхлипнула старуха.
– Где я? – пискнула Настя и недобро посмотрела на Лукерью.
– Ты дома, милая, дома. У деда с бабой, ласточка моя! – запричитала Лукерья, не меньше девочки испуганная происходящим.
Настя оглядела внимательно бабушку, перевела взгляд на горевшую в красном углу лампадку и, видимо, припомнив события вчерашнего дня, спросила:
– А сколько сейчас время, уже пять?
– Да что ты, милая, и четырёх ишо нет, вишь, как тёмно в оконце.
Лукерья присела на край Настиной кровати и бережно взяла её детскую испуганную ручку в свою шершавую, огрубевшую от вил и ухватов ладонь. Настя руку не отдёрнула. И даже была приятно удивлена, почувствовав, как её ночной страх исчезает в глубоких бороздах старой кожи. Может быть, Настя в ладонях Лукерьи ощутила себя будущей женщиной, тёплой и родной, как мама.
– Бабушка, мне Лёша велел в пять проснуться, а то он без меня уйдёт на рыбалку! – чиркнула Настя фразой, как спичкой, о вялые уши Лукерьи.
– Уж так прям и велел? – Лукерья ласково сощурила глаза и добавила: – Спи, Настенька, ещё ночь на дворе.
– А ты меня разбудишь? – допытывалась Настя.
– А как же, обязательно разбужу, ангел мой. Не уйдёт твой Лёшка без тебя.
Лукерья прикрыла острые девичьи плечики одеялом и на цыпочках вышла в сени. «Господи, помилуй нас, грешных, огради от всякого зла…» – нашёптывала старушка, всхлипывая от внезапно нахлынувшего на неё счастья.
Тем временем сквозь редеющий сумрак ночи прокрался первый лучик утреннего солнца. Старые ходики на стене пробили пять раз. Настенька спала глубоким сном Спящей красавицы. Лукерья чуток посидела у кроватки, поглядела на молочно-розовый румянец царственных ланит юной принцессы и, вздохнув, легонько тронула Настю за плечо. К удивлению Лукерьи, Настя сразу открыла глаза. С полминуты она лежала неподвижно, не моргая. Потом широко улыбнулась и спросила:
– Уже пять?
– Пять, милая, пять, вставай! Поди твой Лёшка уж за оконцем мается, да две удилины за спиной прячет!
Лукерья нарочито весело тараторила,