хоть ты подскажи, научи свою внучку уму разуму, как мне быть с ним?
– Не знаю, дочка, – ответил старик, разводя руками.
– Деда, а ты мне родня или не родня? – лукаво спросила Ксения. – К кому, если ни к тебе я должна обратиться за советом?
– Родня, – подтвердил Григорий Акимович. – Еще какая родня, ближе не сыщешь, только вот в делах любовных я приотстал, все недосуг мне было до женщин, да ты и сама знаешь.
– Ну, так ты хоть мнение свое скажи, что ты о нём думаешь?
Дед изобразил на лице грусть и страдание, мол, «не мучай меня!», и тихо произнёс:
– Ничего хорошего я о нем не думаю, но умом понимаю, что тебе нужно женское счастье.
– Дед, но ведь счастье, это когда есть любовь!?
– Да, только где ее здесь искать?
Ксения замолчала, и дед, как бы оправдываясь, посоветовал:
– А ты сходи к гадалке и узнаешь, как быть!
– Ох, и вредный ты стал, дедушка! Никогда прямо не скажешь!
Ксения обняла его, поцеловала его в щеку. Старик снова развёл руками, пожал плечами и ушел в свою спальню, чтобы избавиться от дальнейших расспросов. Конечно, он понимал, что Васька ей не ровня, и переживал за Ксюшу, но правнуков подержать в своих руках ему действительно хотелось.
Дождавшись воскресного дня, после обеда Ксения и вправду пошла к гадалке.
Цыганка Зухра жила в Форштате, загородном районе Оренбурга. О ней ходили слухи, что верно все предсказывает, и люди меж собой судачили, мол, она будто книгу жизни человека читает: что было, что будет, все точно говорит, даже имена называет. Смотрит в упор на человека и полностью информацию с него считывает.
Ксения шла пешком, радуясь выходному дню, но по дороге с грустью заметила разрушенный храм у окраины города. Она остановилась у развалин, огляделась вокруг и, не увидев рядом людей, перекрестилась. Шла Ксения к цыганскому поселку долго. Зухра жила в маленьком покосившемся деревянном доме с большим огородом, за оградой паслась коза, и, словно дань таборной жизни, на участке стояла яркая кибитка, горел костер, а привязанная к оградке лошадь жевала свежескошенную траву.
Ксению встретил у калитки дряхлеющий пес, который по-старчески хрипло и лениво тявкнул, но усердствовать не стал. Она прошла через сени, неловко присела на лавочку, выставленную под дверью, на которой, шушукаясь, сидели такие же, как она люди, жаждущие заглянуть за завесу тайн будущего. Очередь двигалась медленно, человек выходил из дома молча и лишь жестом руки указывал следующему. Все происходило тихо и очень дисциплинированно. Когда очередь дошла до Ксении, она робко потянула за железную скобу, открыла тяжелую деревянную дверь, обшитую лохмотьями старого ватного одеяла, и ступила через порог. Она вошла в маленькую комнату; все существующие в доме дверные пролеты были глухо закрыты бордовыми бархатными занавесками, которые совсем не сочетались со старыми, сильно пошарканными и почти серыми досками пола.
Пожилая