Ребята понуро побрели в подъезд. Ещё долго доносился оттуда глухой женский голос, отчитывавший подростков.
Голяков задумчиво посмотрел на окно, которое показали ему ребята. Свет там не горел, очевидно, дома никого не было. Он попытался достать сигареты из кармана. Напомнила о себе рука. Опять стала болеть от неловкого движения. Бинт на ней уже был серым.
Владимир отбросил сигарету и зашел в подъезд, добежал до своей квартиры и достал из кармана куртки ключ, открыл дверь. Он, будто с усилием, сделал шаг в квартиру, снял с себя промокшую куртку и повесил ее на крючок в прихожей. Разулся, носки тоже снял, и, оставляя на полу мокрые следы, прошёл в комнату. В доме тишина. Включил свет. Лампочка осветила комнату, и Владимир сразу же пожалел, что не остался в темноте.
Неубранная грязная постель. Настенные часы в пыли. Они громко тикали, только их и было слышно во всем доме. Пыльно, серо, мрачно. Владимир проследовал в кухню, включил свет там и опять поморщился: Мусор, немытая посуда, грязная залитая супом, плита, запах. Он вернулся в комнату. На журнальном столике валялось много бумажек, стояла открытая банка пива. Голяков взболтал её. Внутри ещё что-то было. Выпил и тут же скривился: «Гадость!»
Владимир в тишине услышал, как открывается дверной замок. Он поставил банку на стол, вышел в коридор и увидел Славу.
– Здорово, пап, – поприветствовал Владимира сын.
– Привет, – сказал Голяков – старший.
Слава, обутый, зашёл на кухню, выпил из-под крана воды.
– Слав, тебе ничего… – начал было Владимир, ткнув пальцем на не снятую обувь сына.
– Забей, батя. Тут и так свинарник, – сын махнул рукой.
– Слав, кто такой Макс? – приступил к расспросам отец.
– Друг, – коротко ответил подросток.
Он допил воду и поставил стакан в раковину. Повернувшись к отцу, сказал тихо, но твердо:
– Ты лучше на себя посмотри. Меня не учи.
Потом он пошёл к двери, но Голяков – старший остановил сына, схватив за его за руку.
– Отпусти, – холодно сказал Слава.
– Погоди. Я хочу пого…
– Не нужно мне тут соплей. Надо было думать, когда маме изменял, – Слава направился к выходу. Стоя у двери, обернулся и сказал:
– Когда исправишь свою жизнь, тогда будешь иметь право лезть в мою, а сейчас, ты мне не авторитет.
Сын вышел из квартиры, крепко хлопнув входной дверью.
Владимир дошел до журнального столика в комнате, со злостью швырнул в стену пустую банку из-под пива. Резко дёрнул больную руку, с силой сжал раненную ладонь в кулак. Поплёлся в ванную. Размотал грязный бинт, включил воду и, морщась от боли, подставил руку с присохшим бинтом под струю. Второй рукой порылся в шкафчике, который висел на стене. Вынул из него йод и новый бинт. Попробовал оторвать прилипшую к ране марлевую повязку – получилось. Стиснув зубы, залил рану йодом и, как мог, забинтовал чистым бинтом. Посмотрел на своё отражение в зеркале. Покачал головой. Боль в руке стала понемногу утихать.
Внезапно