пивасом, по-братски?!
Рыкает голос под ухом, громадная ручища с треском опускается на мой стол здоровенной пятернёй.
На нём всё подпрыгивает, дрожит мелкой вибрацией, от солонки с солью, тарелок с закуской, гранёного стакана с водкой, кофейной кружкой.
– А ты кто, мой брат? – Меланхолично спрашиваю, затем повернулся к нему лицом. Он оказался тем парнем, который недавно рассказывал про случай с трансом, у которого были офигенные сиськи, стремился увидеть женский зад официантки.
Эти девушки появились с последней волной эмигрантов оттуда, в поисках лучшей жизни. Они словно перелетные пташки гонимые ветром неудач, или как ночные мотыльки, летящие на обжигающий свет вслед за мечтой, а на самом деле им приходиться точно из матерной частушки. В этот несчастливый сезон пандемии, я с Вороной иногда посещал «Бар», где исподволь приметил нескольких девушек работающих здесь в качестве обслуги, которые дарили приходящим мужикам кусочек продажной любви.
Одна из них Алёна, красивая блондиночка с взглядом дамской хищницы, точно из французской песенки «Alors On Danse», где русскому уху слышаться – «Алёна даст». Там итак понятно по смыслу: что какая-то девушка по имени Алёна сегодня точно даст, какому-то счастливчику. Но это в песне, а наша Алёна даст обязательно любому, хотя тоже за деньги.
Мег, блондинка с кудряшками, с большим бюстом, крупным задом, хохотушка с разбитным характером.
Другая официантка, имени её не знал, тёмно-рыженькая с веснушками на носике, она имела соблазнительную фигурку, с кукольным личиком, выразительными карими глазами, очень смахивала на Одри Тату. Ещё была смуглая до черноты брюнетка, под экзотическим именем Айза.
– Я-то Кречет. Кречет – моё фамилиё!!
Каждая здешняя шавка знает! А ты сам кто, пиратский мазафакер?! – вскипел здоровяк, скорчив свирепое лицо.
– А ты пацан – прихлопни уши, – поворотил Кречет раскрасневшееся лицо к приблизившемуся молодому охраннику. – Покуда взрослые дяди общаются!
Теперь он обернул воловью шею в мою сторону, устремив пустой бесцветный взгляд исподлобья, уперевшись ладонями в стол:
– Мы раньше не встречались. Я бы запомнил лоха…
Он прибавил пару крепких словечек в конце словесного оборота. Здесь нейтральная территория. По неписаным законам, разборки, убийства с ножом, – в городе запрещены, тем паче в баре, кроме драк на кулаках. За это сейчас в условиях карантина без суда и следствия ставят к стенке, правых и виноватых.
Но его нож, пока спрятанный в рукаве, почти готов острием вверх вонзиться под мои ребра. Он не пожалеет меня.
Знаю заранее. Уже конец зародившийся бойне.
О начале речи не идёт.
– Чего молчишь, ущербный. Базар не вывозишь…
Я кладу ладонь на пятерню похожую на ковш, которым черпают воду и улыбаюсь. Это непросто, заставлять себя улыбнуться, раздвинуть губы в ухмылке. Очень непросто.