чемпиона фигуриста Плющенко.
Поиграть, обустраивая быт, делая евроремонты в загородном особнячке, или на садовой даче. Сыграть в пьесе Шекспира, трагичным актером на сцене театра.
Или написать книгу про то, как «играл».
Стать летчиком-космонавтом, надев сверху ещё один скафандр. В конце концов, можно поплавать с коралловыми рыбками на рифах. Можно всё в этой жизни.
Только многие не умеют играть, им видите ли скучно.
А ещё большая часть людей «заснули», закаменели в рефлексах жизненной роли, потеряли пластичность мышления, от чего придали Важность и Серьезность своим проявлениям…
– Да-да, красиво-прекрасиво: игра, жизнь, чемпионы.
А причем тут я? Ты, и все другие?! Мы же обычные люди, которые прозябали и прозябают дальше. Нам доступен лишь кусочек хлеба, немного зрелищ, кусочек любви, кусочек счастья: одним словом объедки со стола, а не витать в облаках. Вот что я думаю об этом!
– Окей, тогда скажи: что ты хочешь от жизни, что хочешь найти или потерять?
– Что если я…, – тут Фредди запнулся. – Дам тебе небольшой шанс…
Давно наступила безлунная ночь на улицах, я стал совсем нетрезвым.
– Фредди, помоги.
Я, шатаясь, оперся на подставленное щуплое плечо.
– Идем же. – Фредди подхватил меня под руку.
Я сшибал столы и стулья в заполненном до отказа ночном зале, валил людей, что-то говорил, кого-то обнимал, хлопал по плечам, пожимал руки.
Но людям насрать на тебя, на меня, им по барабану всё вокруг. Заверните дерьмо в красивую обертку, они сожрут эту упаковку с начинкой как голодные гиены. Будьте покойны.
Я вывалился на крыльцо, перед этим от души пнув и широко распахивая дверь на выход.
Фредди тянул меня дальше и дальше, к моему жилищу, расположенному в доме барачного типа, на окраине Эн-ска.
В кромешной темноте улицы, я обо что-то мягкое споткнулся, чуть не свалился на землю. Оно тявкнуло в ответ, потом заскулило и затаилось. Тут я догадался, наконец, включить карманный фонарик, который всегда был в моей куртке. Блеснули глазёнки, из волосяной завесы.
– Ты откуда тут? – спьяну удивлённо поинтересовался у мохнатого существа, оказавшейся собакой.
Обычным псом, помесью крупного пуделя с алабаем, размером с овчарку. Естественно, он не мог говорить, поэтому пес пролаял, чуть куснул ладонь, когда я его потрепал по загривку, покрытому курчавой сырой шерстью.
– Слушай, – обратился я к Фредди. – Надо его взять с собой.
– Этого что ли зверя? С такой грязной образиной! Фуу! А у меня кот есть, где я сейчас живу.
– Ничего не грязный, он мокрый. Утром обсохнет, придет в порядок. Видишь, вроде умный и понимает, а так пропадёт, или пристрелит кто-нибудь ради забавы.
– А как ты его назовешь? Его надо назвать именем.
Я задумался. Да, верно. Надо наречь нового спутника.
– Что ж, пусть будет Арте…
Я хотел было проговорить «Артемон», как звали верного пуделя из сказки с Мальвиной.
Но понял,