антисанитарии, царящей вокруг.
Если бы Чой не умер от заразы, он рисковал умереть от стыда за корейских охранников, усердно выслуживавшихся перед японцами. «Как могут корейцы быть такими же садистами, какими были японцы?!» – спрашивал он себя. В конце концов, это ещё не была Корейская война. Когда японцы в 1910 году напали на его страну, почти все, кто не относился к аристократии, отказались сотрудничать с захватчиками. Тем не менее к тридцатым годам японская оккупация имела корейское лицо. Корейцы окружили себя корейскими «женщинами для утешения», а японская полиция наполовину состояла из оккупированных корейцев.37
В 1945 году Чою в заключении открылся весь ужас вражеского завоевания. И хоть он поклялся драться за свободу и поднять Корею с колен, его тело было отравлено тюремной заразой.
В один из летних дней корейский охранник мистер Ким проходил с ведром холодной воды. Он расплёскивал воду, чем дразнил заключенных. Ким – это популярное корейское имя. Оно означает «золото». Это имя всю жизнь и до самой смерти преследовало Чоя.
Охранники редко давали заключённым напиться вдоволь, и расплёскивающаяся вода из ведра Кима была настоящим мучением. Как и все узники, Чой страдал кожными заболеваниями. Каждый день носилки с трупами проплывали мимо их камеры.
– Эй, воды надо? – громко вопросил Ким, остановившись у камеры Чоя. – Пусть это будет приз! Я дам немного воды той камере, где окажется самый лучший певец. Как вам предложение?
Никто из сокамерников Чоя не хотел петь. У них не было ни сил, ни таланта. Да и предложение выглядело унизительно. Несмотря на свое отчаянное положение, Чой встал и запел популярную корейскую национальную мелодию. Ким дал ему и другим сидельцам в камере кружку пресной воды.
На фото: Чой Хон Хи (пятый слева и в третьем ряду от ближнего края) вплоть до начала Второй мировой войны проходил обучение в Японии. Как и многим другим корейцам, ему пришлось использовать японское имя – Юсеки Нишияма. Фото предоставлено Генералом Чоем.
– Пой другую песню! – приказал охранник. – Я дам больше воды!
Чой начал другую песню. Вдруг ещё один корейский надзиратель с заднего двора прокричал по-японски:
– Кто это был?
Он, словно разъяренный тигр, распахнул дверь и ворвался в камеру Чоя, заорав:
– Кто пел сейчас?
– Это я, – ответил Чой и поднял руку.
Охранник наотмашь ударил Чоя и поочередно каждого из его сокамерников. Затем туго затянул за спиной «певца» наручники. Чой негодовал: почему один охранник позволяет петь, а другой заставляет молчать?!
Позже боль от наручников подавила злость, но его руки онемели. Он попытался лечь на бок, но правая рука, казалось, была вывихнута. Когда Чой лёг лицом вниз, его подбородок упёрся в пол. Узник был слишком слаб, чтобы искать удобное положение для сна или встать на ноги. Поэтому