а
Я – влюбила-а-а-а-сь, – с чувством, на разные тона, используя разные музыкальные размеры с нескрываемым наслаждением вокалировала перед зеркалом в рост нагая до непристойности Зойка, стройная двадцатилетняя хохотушка, разглядывая себя – ха-ха! Он мой, а прочее неважно. Люблю, люблю, люблю!!!
Число восклицательных в данной ситуации знаков не имело значения.
Женщина с нескрываемым восхищением смотрела на худющие чресла и чутельную, не больше недозрелых яблочек, но тугую грудь, удивительно приятную наощупь грудь, до которой невозможно было дотронуться, чтобы не ойкнуть – настолько было приятно осознавать себя влюблённой, не девушкой даже, почти женщиной.
– Ой, – сладко представляла она, как Лёнька залезает под блузку и выше, ещё выше, – оё-ё-ёй!
О том, что происходило дальше, Зойка не поведала бы даже под пыткой. Ощущение было на грани.
Даже с Лёшиком, самым первым в её жизни юношей, который вырвал из её уст поцелуй, она не была настолько счастлива как теперь.
На самом деле ничего взрослого между ними пока не было. Воображаемые события, но такие впечатляющие, восхитительно трепетные, волнующие.
Лёньке двадцать шесть, ей восемнадцать.
Буквально через два месяца после первой встречи она с нескрываемым наслаждением позволила любимому войти в секретную дверь без стука.
Это неважно, если по-настоящему любишь. Зойка своемы мужчине полностью доверяет.
Лёнька такой, такой настоящий, такой необыкновенный, трогательно заботливый и чуткий!
Зойка задыхалась, когда повествовала подругам о нём – о мужчине мечты, у которого нет и не может быть недостатков.
Что было после, что вначале, о чём они вдвоём молчали, сплетаясь тёмными ночами, о чём шептали и кричали…
Нет-нет, о том она никому не рассказывала.
Зачем! Это их сокровенная тайна. Разве счастьем делятся!
Он приходил на свидание два раза в неделю, приносил цветы, подарки и любил, любил, любил.
Зойка боялась папу, потому они шли исполнять танец страсти на берег, в закрытую от посторонних глаз бухточку: зажигали костёр, пили чай с бутербродами, делились солнечным настроением, мечтали, а потом…
Как страстно, как нежно и ласково он делал это!
Ей и прежде случалось чувствовать наслаждение, но не такое и не так. С Леонидом всё было по-настоящему, всерьёз.
Их безумно притягивало нечто сверхъестественное, магическое. Часы разлуки тянулись бесконечно долго. То, что творилось у неё в голове, в удивительно чувствительном теле, словно бы не своём теле, особенно внизу, невозможно описать словами.
Зойка текла как ключевой источник – круглосуточно, стоило лишь услышать родное имя или представить нечто, связанное с ним.
Они всегда держались за руки, обнимались, когда оставались вдвоём. Это было так здорово, так естественно.
Зойка никогда не интересовалась его семьёй: захочет – сам скажет.
Однажды, они что-то справляли у друзей, видимо настроение было такое, и выпивки много, припозднились.
– Здесь рядом у друга дача. Переспим, а утром домой.
Зойка была счастлива лишний раз побыть наедине. Одежду разбросали по всему этажу, творили такое. Это был настоящий интимный шабаш. Они абсолютно ничего не стеснялись, вели себя как полоумные.
Почему бы нет, если любовь!
Ей было совсем не стыдно, даже когда Лёнька… если ему хорошо, знчит всё правильно.
В самое неподходящее время, стыдно-то как, скрипнула дверь, и зажёгся свет.
– Ой, извините, девушка, мне нужно кое-что забрать. Простите, я не хотела… муж меня не предупредил. Я сама виновата. Ещё раз простите, так неловко!
Зойка забилась под одеяло, рыдала, – кто эта женщина, чего ей нужно, чей муж!
– Я должен был признаться раньше. Это Регина. Жена.
– Чья жена?
– Неважно. Ведь я тебя люблю. Хочешь, я с ней разведусь?
– А она?
– Она тоже… тоже меня любит. Так бывает, детка. Добро пожаловать во взрослую жизнь.
Волшебное мгновение
Почти что ничего не поняли.
Ты только повторял, что мало.
Я это навсегда запомнила,
И просто ближе прижималась…
Марина Фольмер
Родителей дома не было – остались ночевать на даче.
Задушевный разговор: нечто похожее на ностальгические воспоминания с элементами исповеди, затянулся на целый вечер, потом захватили кусочек ночи.
Пора было прощаться, но расстаться не было сил.
Стало совсем темно, на улице некстати засверкали молнии, к тому же начал барабанить по жестяному подоконнику дождь.
Внезапным порывом ветра с грохотом распахнуло окно, стремительно взвились к потолку занавески, зацепив горшок с цветщей