за школьным гаражом и обменялись, держась за руки, пристальными, не совсем обычными взглядами, вопросительными что ли.
– Я хочу, – начал застенчиво, трогательно смущаясь, Артур, но не успел закончить заготовленную, отрепетированную фразу.
– Я тоже. Представляешь, Артурчик, всю ночь не спала. Из-за тебя, между прочим. Только и думала о вчерашнем. Кстати, ты после этого губы вытер. Я видела. И обиделась, между прочим.
Артур вспыхнул, робея и изумляясь незаслуженной претензии.
Ведь и она тоже так сделала.
Тем не менее ребята не сговариваясь снова срослись губами.
Только не знали, куда девать при этом мешающие руки.
Этот этап ещё только предстояло освоить.
Справиться бы сейчас с непослушными губами, с клокочущей кровью, гулом в ушах, и трясущимися коленками.
Времени до конца перемены оставалось всего ничего, а губы, такие карамельно-сладкие, таяли, как леденец, наполняя рты волнующей сладостью.
Отпрянув друг от друга, отдышавшись, ребята увидели изумлённые, то ли испуганные, то ли восторженные лица, похожие на перезревшие помидоры.
Пот на лбах, выражение недоумения, желание повторить.
Всё смешалось, но нужно было срочно заканчивать эксперимент, и они побежали на урок.
За руки взяться теперь постеснялись, потому, что мир вокруг изменился.
Не дети уже.
Им казалось, что все-все знают об их греховной тайне, о запретном, но желанном поцелуе.
Немое обвинение окружающих представлялось неудобным, стыдным, словно застали их за чем-то неподобающим.
То, что у них горели уши, никому не показалось необычным или подозрительным. Перемена есть перемена.
Мало ли – набегались дети.
У них теперь было сокровенное знание, интимная тайна, которую могут знать лишь двое.
Артур с удовольствием и благодарностью отметил в уме, что на этот раз Инночка не вытерла губ.
Он, кстати, тоже.
Сидя на уроке мальчишка незаметно задирал верхнюю губу, пытаясь понять, чем она пахнет.
Странно приятное ощущение во рту, когда они нечаянно соприкоснулись языками, подействовало как разряд батарейки, если замкнуть оба контакта.
Щекотно, немного кисло, но удивительно приятно.
Открыто и пристально смотреть на Инночку теперь представлялось постыдным.
Артур написал девочке записку: “Кажется, я в тебя влюбился”, – но отправить её не решился, вдруг, кто перехватит.
Уроки тянулись как томление на больничной койке.
Артуру было не понаслышке известно это неприятное ощущение.
На переменах они намеренно демонстративно стояли отдельно, старательно изображая полное безразличие.
Голова от переживаний шла кругом.
Рассмотреть Инночку подробно, нарисовать для себя её выразительный портрет, никак не получалось.
Подружка отчего-то застенчиво горбилась, смущалась, краснела, двигалась неловко.
Это была та же, но в то же время совсем другая девочка, точнее, теперь уже девушка, его девушка.
Ведь