все дружно хихикаем.
– Ну, если тебя не утешает Шопенгауэр, то как насчет Ницше? – интересуется Лиз, пристально и серьезно глядя на Барбару. – Мне нравится его идея, что мы закаляемся от всего того дерьма, что происходит с нами в жизни, становясь в результате лучше.
Барбара фыркает:
– На меня годами обрушивалось столько дерьма, что я удивляюсь – как это я до сих пор не стала образцом добродетели.
Я рассказываю, как мне нравится читать регулярные публикации «Школы жизни» Боттона в «Твиттере» и «Фейсбуке», но Барбара снова морщит нос.
– Слава богу, я никогда не торчала в социальных сетях, – произносит она так, будто я только что призналась в постыдном пороке.
Постепенно темы наших бесед, неизбежно отдаляясь от Сократа, Сенеки и прочих философов, возвращаются к нам самим и нашим собственным новостям.
Сегодня в центре всеобщего внимания – бедняжка Дженни. Дженни – самая младшая участница нашего клуба. Недавно получившая квалификацию медсестры, стройная, застенчивая и умная, с темными волосами, забранными в «конский хвост», и с пристрастием к коротким платьям и плотным черным колготкам. Карен расспрашивает ее о личной жизни, и Дженни явно чувствует себя не в своей тарелке. Я знаю, каково это – подвергнуться допросу от Карен. Однажды она попыталась провернуть такую штуку со мной, и мне это очень не понравилось. У меня не было настроения объяснять свои необычные отношения с отцом Альфи. Вообще-то я и не обязана это делать, и мне неприятно, когда меня ставят в такое положение. Да и Дженни, судя по всему, тоже. Я не уверена, что смогла бы вытерпеть общество Карен чаще, чем раз в месяц, и оттого чувствую неловкость, поскольку на первый взгляд мы очень похожи. Нам обеим за тридцать, и у нас есть дети школьного возраста. Мы обе – заядлые читательницы. Как и я, она переехала сюда из Лондона, хотя и на несколько лет раньше. Вместе с мужем она занимается компьютерной графикой и с головой погружена в дела родительского комитета в школе Альфи. В мое первое посещение Книжного клуба Карен принялась выкладывать мне всю подноготную о жизни во Флинстеде, словно она была старожилом, а я новичком. Когда же я сообщила, что ходила здесь в школу и что во Флинстеде нет ни одного незнакомого мне квадратного дюйма, она сникла, как будто я пыталась утереть ей нос. А может, так оно и было.
Я наливаю себе еще вина.
– Может, кому-нибудь долить? – спрашиваю я, надеясь отвлечь внимание от Дженни. Но только Барбара охотно подставляет мне свой бокал.
– Так как давно вы встречаетесь? – не унимается Карен. Она подается к Дженни, широко распахнув глаза за своими дурацкими очками в толстой оправе, и ее прямые темные волосы с неухоженными кончиками раскачиваются над столом. – Это у вас серьезно?
Дженни заливается румянцем. Шея бедняжки покрывается красными пятнами, и я чувствую внезапную потребность защитить ее от назойливых расспросов Карен. Неужели людям нельзя заниматься любовью без того, чтобы об этом знал весь город?
– Вот просто